Агата Кристи - Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

В самом начале повествования я уже говорил, что вы, Гастингс, — святая простота. Вы всегда верите тому, что вам говорят. И поверили в то, что сказал вам я…

Я отослал от себя Джорджа и заменил его менее опытным и явно менее умным человеком. Я, так трепетно относящийся к своему здоровью, всячески избегал контактов с врачами, даже слышать не хотел о том, чтобы кому-нибудь из них показаться. У вас не возникло вопросов: по какой причине я это сделал? И почему именно вас я попросил приехать в „Стайлз“? Да потому, что мне нужен был человек, принимающий на веру все, что я говорю. Вы поверили, что я приехал из Египта в гораздо худшем состоянии, чем до отъезда. Это не так. Напротив, когда вернулся, я чувствовал себя намного, намного лучше! И вы могли бы это понять, если бы дали себе труд поразмыслить. Но нет, вы мне поверили. Я отослал Джорджа от себя потому, что не смог бы убедить его, будто я совсем обезножил. Джордж прекрасно во всем разбирается. Он бы сразу понял, что я играю.

Теперь вы поняли, Гастингс? Я притворялся беспомощным и водил за нос Кертиса, а на самом деле я мог ходить… с трудом, но мог.

В тот вечер я слышал, как вы поднялись к себе, как, поколебавшись, вошли в комнату Аллертона. Я сразу же насторожился, потому что видел, что ваше душевное состояние уже на грани.

Поэтому я не стал медлить. Я был тогда один. Кертис спустился вниз поужинать. Я выскользнул из своей комнаты и прошел по коридору. Услышал ваши шаги в ванной комнате Аллертона, опустился на колени и, — знаю, что вы меня будете осуждать, — посмотрел в замочную скважину. По счастью дверь была закрыта не на ключ, а на задвижку.

Я разглядел, как вы манипулируете таблетками, и понял, в чем состоит ваш замысел.

И тут, друг мой, я начал действовать. Вернулся к себе в комнату и занялся кое-какими приготовлениями. Когда пришел Кертис, я его послал за вами. Вы пришли и, зевая, сказали, что у вас болит голова. Я сразу же поднял суматоху и принялся пичкать вас лекарствами. Чтобы успокоить меня, вы согласились выпить чашку шоколада и, в надежде поскорее убраться восвояси, быстро ее осушили. Однако у меня, друг мой, тоже были снотворные таблетки.

Итак, вы заснули и крепко проспали до самого утра, а когда проснулись, то были уже самим собой — здравомыслящим человеком — и ужаснулись тому, чего едва не совершили.

Вы были спасены — человек обычно не решается дважды на подобный шаг, во всяком случае, если он не сумасшедший…

Однако этот случай заставил меня принять определенное решение, Гастингс. Ибо то, что мне известно о других, к вам совершенно не подходит. Вы не убийца, Гастингс! Но вас могли бы повесить как убийцу — за преступление, по существу совершенное другим человеком, который в глазах закона остался бы непогрешим.

Да, вас бы повесили, моего доброго, честного, заслуживающего всяческого уважения Гастингса, благородного, совестливого и ни в чем не повинного. Я решился и должен был начать действовать. Я знал, что у меня в запасе мало времени, но этому я был только рад. Самое страшное в убийстве, Гастингс, это воздействие, оказываемое на убийцу, определенные флюиды, что ли. Я — Эркюль Пуаро — если бы у меня была масса времени, мог бы уверовать в якобы возложенную на меня божественную миссию казнить преступников всех скопом и поодиночке… Однако по милости неба для этого не будет достаточно времени. Скоро настанет мой конец.

Я опасался также, что Нортон успеет осуществить свой замысел в отношении той, которая так дорога нам обоим. Я говорю о вашей дочери…

А теперь мы подходим к смерти Барбары Франклин. Что бы вы сами ни думали об этом, Гастингс, полагаю, вы даже вообразить не сможете, что же случилось на самом деле.

Понимаете, Гастингс, это вы убили Барбару Франклин. Mais oui [192] Именно так (фр.). , вы!

У треугольника, о котором шла речь выше, был еще один „уголок“, чего я не принимал во внимание. Так уж получилось, что в этом деле участие Нортона осталось нами не замеченным. Однако я не сомневаюсь, что и к этому „сюжету“ он также приложил руку.

Вам никогда не приходило в голову, Гастингс, почему миссис Франклин захотелось приехать в Стайлз? Этот городок, если подумать, совсем не подходящее для нее место пребывания. Она любила комфорт, хорошую еду и, больше всего, избранное общество. А в Стайлзе совсем не весело. Поместье расположено в глуши, пансион не из лучших. И однако миссис Франклин настояла на том, чтобы провести лето именно здесь. Странно, так ведь?

Ничего странного… То был не „треугольник“, а „четырехугольник“. Четвертый „угол“ — Бойд Каррингтон. Миссис Франклин была разочарована своей жизнью. Из этого разочарования и проистекала ее нервическая болезнь. Она стремилась к высокому социальному положению и богатству и вышла замуж за Франклина в надежде, что он сделает блестящую карьеру.

Он, действительно, замечательный человек, но не в том смысле, как она это понимала. Его имя не мелькает на газетных страницах, не приносит славы медицинского светила с Харли-стрит [193] Харли-стрит — улица в Лондоне, на которой находятся приемные ведущих частных врачей-консультантов. . Его известность ограничена узким профессиональным кругом, он популярен как автор статей в научных журналах. Широкий мир о нем так ничего и не услышал бы, и уж конечно он вряд ли когда-нибудь будет богатым. Однако кроме него есть еще и Бойд Каррингтон, недавно вернувшийся в Англию с Востока, только что ставший баронетом [194] Баронет — в Англии носитель наследственного дворянского титула. , у него есть деньги, много денег. Бойд Каррингтон хранит сентиментально-нежное воспоминание о хорошенькой семнадцатилетней девушке, которой он едва не предложил когда-то руку и сердце. Так вот, Бойд Каррингтон собирается в Стайлз и предлагает поехать туда Франклинам, и Барбара едет. Но здесь для нее складывается безнадежная ситуация. Она убеждается, что сохранила прежнее очарование в глазах богатого и привлекательного Каррингтона, но он старомоден и явно не одобряет развода. Джон Франклин также против разводов. Но если бы он умер, она могла бы стать леди Бойд Каррингтон — и, о, как чудесно преобразилась бы тогда ее жизнь!

Полагаю, Нортон нашел в ней чрезвычайно удобное орудие для воплощения в жизнь своих замыслов.

Если хорошенько подумать, то стратегия Барбары Франклин была видна как на ладони, взять хотя бы ее попытки продемонстрировать глубокую любовь к мужу. Здесь она, однако, несколько переигрывает, постоянно говоря, что хотела бы „покончить со всем этим“, чтобы не висеть камнем на его шее.

А потом вдруг на нее нападает страх: она опасается, что Франклин станет экспериментировать на себе самом.

Все это должно было просто броситься нам в глаза, Гастингс! Она ведь готовила нас к смерти Джона Франклина от отравления физостигмином. Конечно, не должно было возникнуть и подозрений в том, что его пытались отравить. О нет! Смерть его должна была стать результатом научного опыта. Он принимает по его мнению безвредный алкалоид, но тот, тем не менее, оказывается смертоносным.