Янка Мавр - Повесть будущих дней

На минуту все вокруг стихло…

Потом послышался сдержанный смех с одной стороны и возмущённый шум с другой.

— Хамы! — крикнул министр, и автомобили двинулись из деревни.

А на Степана набросились стражники, избили плетьми и поволокли в гмину, где он просидел с неделю.

Вернулся еще более хмурым, но не жалел, что так поступил. А на селе еще долго хохотали с этого происшествия.

Начинались первые осенние дни, когда ребята сделали свое радио. Дождались темноты, забились в свой угол и начали прислушиваться. Особенно трудно было распределить два наушника на трех человек. Каждый раз один должен был сидеть и страдать, хотя менялись они и часто.

— Ну, ну? — затаив дыхание, спрашивал третий.

— Пока ничего…

Покрутили ручки.

— Ну, ну?

— Тихо! Есть!..

— Что, что? Говорите…

— Тьфу, проклятые! — крикнул Мотэль. — Про матку боску!

— Значит, это Варшава, — с разочарованием сказал Юзик.

— Тихо, тихо! По-немецки заговорили! — заволновался Максимка, который не отнимал телефон от уха.

Это было уже интереснее, хотя и непонятно.

Потом началась какая-то музыка, но откуда неизвестно. Потом то и другое вместе.

Так в первый вечер ничего не добились. Кроме того, и долго сидеть было нельзя, чтобы не заметили.

С нетерпением ждали следующего вечера. Снова слышали обрывки и мешанину из разных передач. Потом кое-что подправили, изменили в аппарате. И вот, наконец, услышали белорусские слова:

«Слушайте, слушайте! Говорит Минск, на волны в 700 метров. Товарищи радиослушатели! Слушайте дальше нашу газету:

ПЕРЕХОД НА ПЯТИЧАСОВОЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ.

ЦИК рассмотрел и утвердил план перехода части предприятий на пятичасовой рабочий день. До конца текущего года во всем СССР не останется ни одного предприятия с шестичасовым рабочим днем. Если в некоторых случаях, например, в совхозах предстоит работать летом более пяти часов, то лишние часы должны будут отняты от следующих рабочих дней. Но ни в коем случае увеличенный рабочий день не может быть более восьми часов и, кроме того, таких дней у рабочего не может быть более двенадцати в год, при этом ни в коем случае увеличенных рабочих дней не должно быть более трех один за другим.

НОВОЕ ПТИЦЕВОДЧЕСКОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ.

В колхозе Курычи закончена постройка птицеводческого предприятия. Оно состоит из инкубаторного корпуса, который может давать два миллиона цыплят за раз, корпуса для выращивания цыплят, корпуса для старых кур и холодильники для яиц. Постройка стоила восемнадцать миллионов рублей».

— Курычи! — воскликнул Юзик. — Это же наша деревня, где живет дед!

— Тихо, ты! Не мешай! — накинулись на него товарищи.

«ДЕКРЕТ ОБ УНИЧТОЖЕНИИ ДЫМА.

В настоящее время вопрос об уничтожении дыма настолько разработан и практически подготовлен, что уже есть возможность полностью воплотить его в жизнь. Поэтому Совнарком издал декрет, чтобы в течение года ко всем дымоходам были приспособлены установки для выделения из дыма угля и окисла углерода, которые тотчас снова возвращаются в печь, а двуокись углерода идет на технические нужды. Таких установок, небольших и дешевых выпущено уже достаточно.

НОВАЯ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЯ.

Через две недели будет пущена в ход…»

— Максимка! Иди домой! — послышался снаружи голос отца.

И ребята вынуждены были прекратить свое слушание…

Максимка побежал домой, а Юзик с Мотэлем пошли в поместье околицами.

— Курычи — это деревня, откуда папка, — не мог успокоиться Юзик. — Но здесь говорится о каком — то колхозе. Что это такое?

— Не знаю, — ответил Мотэль. — Да и вообще много незнакомых вещей: инкубаторы, Совнаркомы, ЦИКа.

— А работать в день будут только пять часов! Наши родители по двенадцать и более работают. Неужели и пенсия полная?

— Конечно. Иначе никто не захотел бы работать только пять часов. На то есть разные машины.

— А у нашего пана то же разные машины, а работы всё равно много.

— Так у нас не все работают. Папка говорил, что, если бы все люди работали вместе, для себя, тогда всем можно было бы и еще меньше работать.

Вечером, когда отец вернулся домой после четырнадцатичасовой работы, Юзик заметил:

— А в Советской стране работают пять часов в день.

— Да у нас есть люди, которые работают даже меньше, — сказала мать.

— Нет, там все рабочие работают по пять часов.

— А ты откуда знаешь? — недовольно сказал отец.

— Да слышал… говорили…

— Не Антэк ли? — блеснул глазами отец.

— Нет. Я его и не видел.

— Нечего зариться на чужие края, — сказал отец, готовясь к ужину. — Мало ли что могут говорить? Там хорошо, где нас нет. А если познакомишься поближе, то увидишь, что нигде даром хлеба не дают. Вот в Америке, говорят, тоже хорошо, а сколько наших людей убежало оттуда? Народу на земле столько, что всё ровно все панами не будут. Лучше небольшой кусок хлеба, но определенный.

С нетерпением ждал Юзик следующего дня, чтобы послушать дальше интересные вести. Но не так легко было снова найти. Опять пошли разговоры на разных языках, музыка, пение. И хуже всего то, что слышалось все это вместе.

— Словно ярмарка какая-то в воздухе, — говорил Мотэль.

Только дней через пять поймали они еще отрывок:

«Советская власть в Китае закрепилось окончательно»…

А дальше ничего нельзя было разобрать.

Как ни прятались радиослушатели, но соседние парни заметили. И наши товарищи вынуждены были принять в компанию Винцуся, а потом и Тимоха.

Через два дня удалось услышать, что в Сосновицах идут бои между рабочими и войсками, что в Варшаве и Лодзи тотчас начались забастовки, но какие-то ППС помешали.

Вместе с этим и среди рабочих в имении начались какие-то тайные перешептывания и беседы.

А вслед за этим в усадьбу приехало двадцать человек гусаров. На второй день пошли слухи, что Антэк арестован и куда-то увезен.

Прибежал Мотэль, встревоженный, бледнея.

— Сегодня ночью трясли нас, все перевернули. Но ничего такого не нашли. Хотели было арестовать и отца, но почему-то оставили. Наверное, потому, что избили плетью. Теперь придется сидеть тихо-тихо, так как они следят.

Как же жалел Юзик, что арестовали Антэка! Юзик постоянно собирался поговорить с ним побольше, серьезно; сказать, что они уже многое знают, признаться, что слушали Минск. Он надеялся, что Антэк объяснить все то, что им было непонятно, а может даже даст какое поручение…

И вот не успел! Да самого Антэка жаль — такой хороший был парень.

— Давно этого следовало ожидать, — сказал отец, услышав об аресте Антэка. — Сам виноват. Нечего было соваться, куда не надо.

Две недели стояли солдаты. В это время и парни не собирались возле своего радио.

Тем временем начались занятия в школе. Ксендз гремел: