Знание-сила, 2014 №07

Есть ли мимикрия среди нас? Конечно. Охотники и военные обряжаются в камуфляж, стараясь походить на кочку или куст. Свои грозные стреляющие «игрушки» они тоже расписывают камуфляжем, причем, например, для танков в каждой стране существуют свои многочисленные таблицы окраски. Если до 40-х годов они расписывались хаотично, главное, чтобы ярко, то после Второй Мировой войны эта область стала наукой и теперь танки красят под «пустыню», «снег», «лесостепь», причем каждый сезон года диктует свою окраску. Так, зимой в Палеарктике они белые, с голубыми пятнами, а в весенне-летний сезон — уже пестрые, зелено-желтые или даже бледно-желтые. Танки тропического корпуса окрашены в желто-болотные и палевые тона. Существуют еще маскхалаты для пехоты и маскировочные сетки, способные скрыть от самолетов противника целую воинскую часть. Сегодня у военных в этом направлении настоящий «пунктик» — все, что можно, от самолетов до авторучек и трусов, они украшают камуфляжем, тоже в целом эволюционируя к идее «абсолютно невидимого».

Но мимикрируют не только они. Наша задача — знать все признаки мимикрии, как в мире животных, так и среди людей, а также уметь по мельчайшим признакам вовремя ее распознать…

Не ошибитесь, ребята!

Андрей Тесля

Алексей Толочко.

Киевская Русь и Малороссия в XIX веке.

— К.: Laurus, 2012. — 256 с.

— (Золотые ворота).

Украинская история представлена в современном российском интеллектуальном пространстве достаточно бедно, применительно к XIX веку преимущественно включаясь в «большую русскую историю», либо же — когда речь идет об отдельном рассмотрении — выступая в рамках «истории национализма», причем, как правило, в рамках «взгляда из центра», в тех границах, в каких местные интеллектуальные, социальные, политические и так далее движения и события вызывают реакцию «центра» или оказываются производными от его решений. Следует, правда, отметить, что и в самой Украине ситуация в данном отношении не слишком благоприятная. Несмотря на большое количество исторических трудов, от объемных монографий до публицистических обзоров, серьезные исторические работы не слишком многочисленны, едва ли не уступая украинским исследованиям, выходящим в университетских издательствах США или Канады. Бремя советской историографии, одновременно методологически наивной и весьма идеализированной, ощутимо в современной украинской историографии (особенно времен уже не очень отдаленных, XIX-го, не говоря о ХХ-м веке), когда поменялись оценки и понимание «задач текущего момента», но мало изменилось самопонимание исторического исследования. Наблюдать за «национализирующейся и национализирующей» историографией может быть весьма интересно — но это делает из последней преимущественно объект исследования, а не часть существующего пространства исторических исследований.

Тем выше приходится ценить отрадные исключения на этом фоне. Одно из них — недавно вышедшая в качестве первого выпуска двуязычной серии «Золотые ворота» работа Алексея Толочко (отметим, что и вся серия — в которой на данный момент вышло уже пять книг, включая 2-е издание «Украинского вопроса» Алексея Миллера — представляет собой прекрасное по качеству отобранных для издания и/или перевода текстов начинание).

Собранные вместе шесть статьей Алексея Толочко имеют жесткий сквозной сюжет — историю того, как Киевская Русь становится частью «истории Украины». При его изложении темы историографические и темы, относящиеся к более широкой области интеллектуальной истории, тесно переплетаются — как это и происходит в XIX веке, когда историография приобретает значение «создания прошлого нации» — необходимого для того, чтобы нация могла состояться (в этом плане создание прошлого предшествует обретению «настоящего» — то, что постулируется как существующее, историю чего описывают, получает реальность во многом благодаря данному описанию). Толочко акцентирует внимание на подвижности самой области исторических исследований, имеющих статус научных — это многочисленные конкурирующие между собой проекты, обусловленные во многом видением «настоящего» (и того, что определяется как будущая цель, к которой направлено это настоящее). Соответственно, выделение тех или иных общностей и описание их историй — создание «долговременных проекций» в прошлое — получает статус «серьезного предприятия», завоевывает авторитет и признание — или же так и остается маргинальным (или маргинализируется в сегодняшней перспективе, оказываясь оттесненным на периферию), если эти общности не подтверждают или не завоевывают своей реальности в последующем ходе событий. Это вопрос о том, кто может обладать историей — и какова ее длительность, каково ее место в других историях и насколько она сможет отстоять то место, на которое претендует — в глазах хотя бы той группы, на которую ориентирована.

Богдан Хмельницкий объявляет о присоединении Малороссии к Московскому государству

Текст начинается некоторым образом «с конца» — с краткого очерка формирования и обоснования «длинной» истории Украины Михаила Грушевского, создавшего канон национального историописания (на который вынуждены оглядываться и конкурирующие начинания в данной области) — чтобы через сложные перипетии XIX века вернуться к исходной точке в виде спора о наследии Киевской Руси между Максимовичем и Погодиным. Точнее, к особенностям исторического восприятия последнего, где в интерпретации Грушевского и других, ставшей привычной, Максимович оказывается отстаивающим «украинскую» принадлежность Киевской Руси против притязаний Погодина. Этот спор, если рассмотреть его в преднамеренно анахроничных понятиях, скорее следует проинтерпретировать с точностью до «наоборот»: именно Погодин допускает возможность отдельной «малороссийской» истории, а Максимович включает ее в единый «русский» (в смысле «большой русской нации») нарратив. (Впрочем, говорить о «нации» в модерном смысле применительно к рассуждениям Максимовича неправомерно — тот так до конца жизни и останется в рамках вненациональной истории).

Национальная история предполагает связывание территории, этничности и языка в единое. Исследования Толочко демонстрируют, как эти и ряд других элементов, в начале XIX века существовавшие по отдельности, начинают достаточно быстро связываться в единый комплекс. Образование этого комплекса и приведет к «присвоению» Киевской Руси как части национальной истории, вызывая спор — открыто представленный у Грушевского в начале XX века — о том, чьей национальной истории принадлежит Киевская Русь (и, соответственно, чья национальная история обладает меньшей исторической глубиной).