Ойген Бём-Баверк - Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)

Теперь, однако, Родбертус должен еще доказать, что понятие «издержки», а следовательно, и причина хозяйственного отношения к благам могут быть отнесены исключительно к труду, а не к какому-либо другому элементу. Он прежде всего соглашается с тем, «что в производстве блага должно участвовать и участвует в действительности еще нечто другое (кроме труда)», т. е. — если не принимать во внимание идей, предоставляемых человеческим умом, — материал, предоставляемый природой, и силы природы, «которые содействуют труду при обработке или добывании веществ». Однако участие природы не обладает ни тем ни другим критерием нашего понятия издержек. Активная сила природы «бесконечна и неразрушима: сила, обращающая в хлебное зерно соответствующие субстанции, всегда сопутствует этим субстанциям. Правда, материал, предоставляемый природой для одного блага, не может, естественно, в то же время быть использован и для другого. Однако, если бы мы хотели по этому поводу говорить об «издержках», мы одушевляли бы природу и говорили бы о понесенных его издержках. Материал не является затратой, делаемой человеком для приобретения блага: испытывать издержки может только человек» 680 .

Из двух частей этого вывода первая часть, отрицающая наличность первого критерия, очевидно, неверна. Силы природы, конечно, вечны и неразрушимы, но для вопроса о затрате на производство имеет значение не то, продолжают ли эти силы вообще существовать, а то, продолжают ли они существовать и действовать так, чтобы быть в состоянии еще раз содействовать производству. А в этом отношении, единственно имеющем значение для нашего вопроса, не может быть и речи о бесконечном существовании. Если мы сожгли уголь, то химические силы углерода, которые благодаря соединению с кислородом атмосферного воздуха вызвали желательное тепловое действие, хотя и продолжают существовать, но их действие, состоящее в связывании атомов кислорода, с которыми атомы углерода соединяются в углекислоту, прекращается, и о вторичном полезном действии этих сил пока не может быть и речи. Затрата химических сил, которую мы сделали для производства некоторого блага при помощи сожжения угля, уже не может быть сделана вторично для производства другого блага 681 . То же самое, конечно, можно сказать и о сыром материале. Относительно последнего Родбертус, правда, соглашается — хотя и не достаточно категорически — с этим положением, говоря, что сырой материал «в течение этого времени» не может быть затрачиваем на другое благо. В действительности же сырой материал не может быть затрачиваем на производство другого блага не только в «течение этого времени», т. е. того времени, в течение которого он содержится в первом благе; как правило он не может быть затрачен и впоследствии. Если я, например, затрачиваю дерево на балку, то оно не только не может быть употребляемо для производства другого блага в течение ста лет, в продолжение которых оно служит в доме балкой и постепенно гниет, но и после гниения, потому что его химические элементы хотя и продолжают существовать, но находятся теперь в состоянии, непригодном для направления их на полезные цели человека. Несколько позже, при рассмотрении собственного возражения, Родбертус сам отказывается от первого своего довода и опирается уже только на то что не выполняется второй критерий, на основании которого понятие «издержки» может быть отнесено только к человеку.

Но и в этом Родбертус не прав. Затрата редких даров природы также представляет собою затрату, невозможность возврата которой сказывается на человеке совершенно так же, как это Родбертус требует в своем определении понятия «издержки», и по совершенно той же причине, которую он сам признает по отношению к труду. В самом деле, как следует понимать то, что Родбертус считает причиной, заставляющей нас экономно обращаться с трудом и его продуктами, не страдания, сопряженные с трудом, а — несколько раз выразительно это подчеркивая — количественную ограниченность труда по отношению к бесконечности наших потребностей. Это можно понимать только в том смысле, что всякое расточение труда, и без того недостаточного для полного удовлетворения потребностей, должно еще более усилить невозможность удовлетворения наших потребностей. Этот мотив остался бы в силе и тогда, если бы труд не был сопряжен с перенесением личных страданий, мучений, принуждения и т. п., а доставлял рабочим одно только ничем не нарушаемое удовольствие, но притом все же не был бы количественно достаточным для производства всех желанных благ. На человеке, таким образом, отражается не только расточительная, но и обыкновенная затрата труда просто потому, что, благодаря ей, он лишен возможности удовлетворить какую-либо другую потребность 683 . То же имеет место и тогда, если редкий дар природы расточается или вообще затрачивается. Если я расточаю зря или путем хищнической разработки ценные залежи минералов или угля, то я расточаю совокупность удовлетворений потребностей, которую я мог бы приобрести при экономном обращении и которой я лишаюсь при неэкономном обращении 683 .

Родбертус и сам обратил внимание на это возражение, которого не принять во внимание почти невозможно. Мне могут возразить, говорит он, что, помимо труда, затраченного на рубку деревьев и т. д., собственник леса несет также издержкив виде самого материала, «потому что, будучи обращенным на одно благо, он не может уже быть обращенным на другое и поэтому представляет собою затрату, которая отражается на нем, на собственнике» 684 . Но Родбертус отделывается от этого возражения софизмом. Это возражение, говорит он, покоится на «фикции», «так как отношение позитивного права обращают в экономический принцип, между тем как таковым могут служить только законные естественные отношения». Только с точки зрения существующего позитивного правопорядка можно было бы предположить, что для предметов природы существует «собственник» уже тогда, когда на них не было еще затрачено труда, и дело обстояло бы совсем иначе, если бы отменили право собственности на землю.

А между тем в решающем пункте дело обстоит именно так, а не иначе. Если ствол дерева вообще представляет собою относительно редкий дар природы, то уже природа вещи, независимо от всякого правопорядка, требует, чтобы всякое расточение редких даров природы сказывалось на благосостоянии и неблагосостоянии людей; правовой порядок имеет значение только при выборе тех или других лиц, на которых оно будет сказываться. При существовании права частной собственности заинтересованным является собственник — на нем, следовательно, оно сказывается; при общественной собственности оно сказывалось бы на всей совокупности членов общества; при отмене всякого правового порядка на фактическом повелителе, будь это пришедший первым или сильнейший. Но никогда нельзя было бы избежать того, чтобы потеря или затрата редких даров природы вообще не отражалась на удовлетворении потребностей ни отдельного лица, ни совокупности лиц, за исключением разве того случая, если лес вообще не обитаем людьми или же если обитатели его в силу каких-либо других, нехозяйственных, например, религиозных, соображений принципиально воздерживаются от всякого применения деревьев. Тогда, конечно, они не обращались бы с лесом экономно, но не потому, что чистые дары природы принципиально не могут служить предметом жертвы, отзывающейся на том или другом лице, а потому, что, в силу конкретных условий данного случая, они были исключены из таких личных отношений, к которым они сами по себе способны.