Джарон Ланир - На заре новой эры. Автобиография отца виртуальной реальности

Тим сообщил, что я должен помочь ему тайком сбежать из института Эсален в Биг-Суре, с которым он подписал договор на проведение семинара. Сначала я должен был найти и провести внутрь дублера, который проведет семинар за него. Потом спрятать Тима в багажнике своей машины и провезти мимо охранников у ворот. То есть мы должны были разыграть сценарий нуарного фильма о Берлине времен холодной войны. Разумеется, почему бы и нет?

Освободить багажник моей машины было той еще проблемой, ведь это же я. Уолтер помог мне перетаскать весь хлам на свалку за его лабораторией в Стэнфорде. Мы вытащили оттуда горы распечаток, перфолент и дискет размером с салфетку. Выкинули несколько компьютеров, которые я не загружал и которые сейчас считались бы ценными раритетами. Среди них был Apple III, прототип от Sun, и деталь Лисп-машины [60].

Мое сердце бешено колотилось, и я старался не выглядеть виноватым, когда, избегая прямого взгляда в глаза, нерешительно помахал охраннику в будке. Я бросил на него беглый взгляд и увидел, что вместо мускулистого блюстителя порядка в униформе, которого я так боялся, передо мной стоял невысокий парень с бородкой в «жеваной» футболке, выглядевший немножко не от мира сего.

Подмена увенчалась успехом, и, насколько я знаю, ее так никто и не вычислил. Студенты были, предположительно, под наркотиками. План похищения сработал!

Когда пришло время, Тим залез в багажник, и ему даже хватило места, хотя какая-то техника там все же осталась и тут же на него упала. Удалась ли наша операция? Тим дал мне адрес самого заметного здания на Пфайфер-Пойнт в Биг-Суре, мы туда приехали, я помог Тиму выбраться из багажника, и мы поужинали рядом с голливудскими знаменитостями, глядя с высоты на морские волны под полной луной и слушая невероятные, еще не вышедшие в продажу песни Talking Heads.

Тима всегда окружала хиппующая молодежь, глядевшая на него с обожанием, но сам он обожал быть своим в мире голливудского шика. Он стал моим замечательным другом, хоть мы и не сходились во взглядах. Для меня это стало отличным опытом, и со временем у меня появилось больше таких друзей.

Как-то я попал на конференцию в Испании, где выступал Альберт Хофман, изобретатель ЛСД. Он подошел ко мне и сказал: «Тим достался тебе по наследству». И лукаво на меня посмотрел. Я был не в силах произнести ни слова.

Мы с Тимом никогда не достигали согласия, сравнивая психоделические наркотики с виртуальной реальностью. Он согласился выбирать выражения насчет VR, что было весьма любезно с его стороны. Последнее, что нам было нужно, – это массовая неприязнь к виртуальной реальности еще до того, как она начнет работать.

Двадцать седьмое определение VR: среда, в которой делается особый акцент на интерактивное биологическое движение.

Благодаря Тиму я познакомился с миром психоделики. Мне особенно понравился Саша Шульгин, талантливейший химик, который изобрел и испытал сотни психоделических веществ по специальной лицензии, выданной ему правительством США, в собственной лаборатории, оборудованной по мировым стандартам и спрятанной в маленьком деревенском домике на окраине Беркли. Он был одним из самых приятных и здравомыслящих людей, которых я когда-либо встречал.

Некоторые поклонники Тима талдычили, что один наркотик вызовет эмпатию, второй – радость, а множество их гарантируют мир во всем мире, блаженство духа и постоянную гениальность. Они часто думали о наркотиках как о живых существах, примерно так же, как программисты одушевляют компьютеры или искусственный интеллект. Молекулу психоделического вещества в грибе считали живым существом, несущим человечеству мудрость. (Следует заметить, что исследователи психоделических веществ злобно и мелочно грызлись из-за авторства, грантов и прочих трофеев научной жизни, так что утопическая сила наркотиков вряд ли так уж велика.)

Психоделические утопии обладают одним качеством, которое, как позже оказалось, отлично сочетается с технолибертарианской эмоциональностью. Старое марксистское (или айнрэндовское) суждение о том, что к утопии нужно прорываться с боем, отошло в прошлое.

Каким-то образом психоделический образ мыслей способствовал зрелости моего идеализма в вопросах виртуальной реальности. За завесой наркотической утопии можно было обнаружить куда более интересные идеи, например идею «установки и обстановки», которая означала, что молекулы наркотиков не несут в себе ни конкретного значения, ни контекста. Например, МДМА (экстази) воспринимался как приносящее удовольствие вещество или эм-патоген (стимулятор эмпатии); позже он станет одним из главнейших стимуляторов и усилителей ощущений на дискотеках в ночных клубах. Сейчас им пытаются лечить ПТСР и даже аутизм [61].

Так что одна психоактивная молекула могла нести в себе множество разных смыслов. При том что я никогда не думал о виртуальной реальности как о наркотике, на нее тоже распространяется принцип «установки и обстановки». Виртуальная реальность может быть как инструментом создания произведений искусства и развития симпатии, так и орудием омерзительной слежки и манипуляций. Мы сами задаем ей смысл.

ЛСД был популярен среди технарей. Стив Джобс постоянно говорил о нем.

Окружение страшно давило на меня, требуя, чтобы я начал употреблять наркотики, особенно ЛСД, или траву курил, на худой конец. Так вышло, что я никогда не пробовал ничего такого, даже марихуану. Меня бесило, что я был вынужден постоянно перед всеми оправдываться. Мой выбор воспринимали как оскорбление.

Интуиция подсказывала, что наркотики не для меня. Вот так просто. Других я не осуждаю. Постоянное давление дня сегодняшнего – завести аккаунт в социальных сетях – ощущается мной точно так же. Мой ответ остается неизменным [62].

Некоторые говорили, что я вру. Скорее всего, я вел себя, как человек, который знает нечто такое, что можно понять, только попробовав ЛСД. Полагаю, я был тем еще фриком и психоделиком. Тим Лири придумал для меня прозвище «контрольная группа». Я был единственным в его окружении, кто не принимал наркотики, так что, возможно, я служил ему ориентиром. Возможно, люди, принимающие наркотики, становятся более прямолинейными.

Кто-то ведь должен был стать контрольной группой. Много лет спустя, когда Ричард Фейнман узнал, что рак начинает брать над ним верх, он решил, что настало время попробовать ЛСД. Он планировал тусоваться с симпатичными девушками-хиппи в горячей ванне на ничем не огороженном краю скалы прямо над морем в Биг-Суре [63]. Он попросил контрольную группу приехать туда и издалека проследить, чтобы он не грохнулся на камни. Он был такой смешной под ЛСД. И не мог больше считать. «Машинка сломалась», – сказал он, в экстазе показав на свою голову.