Бина Венкатараман - Оптимизм, который убивает. Большое исследование человеческой опрометчивости

Люди во всем мире десятилетиями пытались решить проблему ядерных отходов, и это показывает, мы все чувствуем ответственность за будущее, по крайней мере на время воздействия наших технологий и токсинов. Однако людям почти никогда не удается составить планы далеко наперед, и на то есть веские причины.

Первые обитатели пещер эпохи палеолита не могли предвидеть создание ферм и цивилизаций, которые возникли вдоль Тигра и Евфрата тысячи лет спустя. Древние греки, которые придумали демократию, не знали, что их идеи будут вдохновлять на революции против монархов столетия спустя. Работники текстильной промышленности Англии XIX века не представляли, что всего лишь через сто лет их потомки будут покупать одежду не у соседних фабрик, а доставлять из далекого Китая. Что они будут садиться на самолеты, которые через стратосферу перелетят из Токио в Лос-Анджелес.

Становится все труднее представить, что будет с нами дальше. Наши изобретения приводят к глубоким общественным изменениям даже в рамках одного поколения. Когда мои родители иммигрировали в Соединенные Штаты, они отправили письма, которые три недели добирались до их семей в Индию. Они никогда не представляли себе мир с интернетом, смартфонами, мгновенными сообщениями на другой конец света, социальными сетями или GPS-навигацией. Всего десять лет назад я не могла представить, что дрон доставляет посылку к моей входной двери, 3D-принтер напечатает настоящий пистолет и человеческую артерию, а робот будет вести автомобиль. Скоро другие технологии, которые мы не можем предсказать сегодня, сделают известный нам мир неузнаваемым.

Так было не всегда. Очень долго многие из основных аспектов человеческого существования оставались неизменными. Хотя с момента зарождения цивилизации до изобретения самолета прошло десять тысяч лет, от первого полета в атмосфере Земли до высадки на Луну прошло менее семи десятилетий, отмечает ученый Майкл Шермер. Через несколько десятилетий мир, каким мы его знаем сегодня, покажется нам совсем незнакомым.Объем всех достижений и разрушений, которые заняли двадцать тысяч лет человеческой истории, в дальнейшем займет всего один век, утверждает Рэй Курцвейл в своем эссе 2001 года «Закон ускоряющейся отдачи» [100].

Дело не только в технологии, которая меняется намного быстрее, чем раньше; дело и в самом обществе. Шермер измерил среднюю продолжительность существования шестидесяти цивилизаций в истории, включая древних шумер, Вавилонию, восемь династий Древнего Египта, Римскую империю, Китайскую республику и современные государства Европы, Африки, Азии и Америки. Он подсчитал, что средняя продолжительность жизни этих цивилизаций – 421 год, и она уменьшается с момента падения Рима.

Коллективное недовольство, вызванное быстрыми технологическими и социальными изменениями, обзавелось собственным термином в 1960-х годах. Элвин Тоффлер назвал это «футуршоком» – своего рода культурной дезориентацией общества. В своей одноименной книге 1970 года Тоффлер утверждал, что массовая обеспокоенность создает паралич, когда дело доходит до проявления мудрости относительно будущего.

Глядя в будущее, вы можете чувствовать себя бесполезным и по философским причинам. В какой-то момент астероид может уничтожить Землю, или ядерный армагеддон сам вынесет решение в нашем споре о будущем. В конце концов, мы все умрем.

Если вы предпочитаете нигилистический вариант теории хаоса, то представьте, что взмах крыла бабочки в Чикаго может вызвать ураган на другой стороне земного шара, и это непредсказуемо. Если подумать, кто-то мог застрелить бабушку и дедушку Гитлера и избавить миллионы людей от страданий и смерти, или броситься под выстрел в эрцгерцога Франца Фердинанда и предотвратить Первую мировую войну. Но откуда люди могли знать о том, какие разрушения принесут действия этого человека?

Сегодня мы не можем предсказать, какую цепь событий способно запустить любое решение – большое или маленькое.Нереально учесть все, к чему может привести наша деятельность. Но это не значит, что мы должны игнорировать последствия принимаемых решений. Некоторые сценарии, такие как разрушение Земли астероидом, крайне маловероятны в обозримом будущем, в то время как другие – вроде повышения уровня моря – почти не вызывают сомнений.

Нормально ли не заморачиваться об этом? Можем ли мы просто игнорировать будущие поколения во время принятия решений, не предупреждать о ядерных отходах и самозабвенно нагревать планету? Наше поколение по умолчанию отвечает «да» на эти вопросы. То, как многие демократические общества принимали решения последние несколько десятилетий, показало, что они готовы пренебречь интересами молодежи и людей, которые еще не родились.

Один из главных инструментов традиционной экономики оправдывает это равнодушие. Я столкнулась с ним, когда училась в Гарварде в магистратуре десять лет назад. В то время днем я ходила на занятия, а в пятницу и субботу по ночам работала в редакции газеты The Boston Globe. Там я настраивалась на полицейскую частоту, чтобы сообщать о ночных пожарах, автомобильных авариях и арестах. Мне нравился контраст между быстрым темпом редакционной работы, где я должна была освещать новости по мере их появления, и интеллектуальной жизнью магистратуры, где я размышляла о тенденциях и изучала основные движущие силы мировой экономики.

Однажды на занятиях в понедельник я изо всех сил пыталась не заснуть: выходные выдались особенно бессонными. Вдруг профессор начал рассказывать об одной концепции, и я мигом забыла про сон. Это был первый раз, когда я услышала о том, что экономисты называют «социальным дисконтированием». Профессор объяснял это явление так: если у человека есть возможность получить одинаковую награду в настоящем и будущем, первая будет представлять для него наибольшую ценность. Проще говоря, лучше синица в руках, чем журавль в небе. Это показалось мне логичным, ведь, как это часто бывает, люди не особо задумываются о сопоставлении срочного и отсроченного.

Затем профессор начал рассказывать, как с помощью этой концепции правительства формируют политическую повестку, и как по ней в целом живут общества. Например, когда власть решает, стоит ли инвестировать средства в прочный мост или национальный заповедник, чиновники оценивают их срок службы, а также преимущества и риски, которые со временем принесет этот проект. Результаты, которые ожидаются только в далеком будущем, дисконтируются по ставке, которую чиновники считают соответствующей рыночной норме прибыли. Другими словами, они сопоставляют потенциальный доход от этих инвестиций с тем, сколько бы те же средства принесли в случае инвестирования их в фондовый рынок.