Коллектив авторов - Мир Калевалы

Полугнилое «имение» Гаврилы Степанова располагалось у самой воды озера Суванто, пока вода в нем была. Нынешние финны считают, что это был крайний дом к озеру, даже упросили нынешнего владельца надела пожертвовать частью земли и отдать угол участка для создания памятника на месте жилища Гаврилы и Прасковьи. Представляет собой он собрание камней, изображающих фундамент избы Ларин Параске. Рядом посажена рябина как грустный символ женского начала. Но на карте аэрофотосъемки начала XX века дом Ларин Параске указан вторым от бывшего берега. Так что истина где-то рядом, но у самой дороги от порога в Луговое, что в мои годы было Стахановцем. Дом тот достался в наследство Гавриле и звался Ларила, очевидно, от какого-то Иллариона в роду. «Ларин тупа» – Ларина изба, хата Иллариона. Женщина, поселившаяся в той избе, – Прасковья из Ларилы. То есть Ларин Параске. Такова грамматика ижор, да и всех финнов – тоже. Всех тонкостей не знаю, не проходил, объясняли сведущие всяко-разно, но смысл вы поняли. Вот откуда Прасковья Степанова транформировалась в Ларин Параске. По крайней мере, три буквы схожи.

Спустя несколько лет после женитьбы Гаврила превратился в сопливого и слезливого сгорбленного старика, «вечно копошащегося в углу избы». В содержании семьи он участия не принимал, вечно болел и вечно страдал. Вся тяжесть добычи средств к существованию легла на Прасковью. Про земельный надел все, писавшие про Ларин Параске, не упоминают. Видимо, ленивому Гавриле огород был ни к чему, его некому было обрабатывать. А когда появилась жена, свободной земли уже не было. Поэтому Прасковья нанималась на любую работу, лишь бы получить какие-нибудь деньги на пропитание семьи. Она пасла чужой скот, косила чужое сено, таскала через образовавшийся вскоре порог Ва-скеланкоски (порог Васкела) чужие баржи с чужим сеном и лесом. Стаскивала бревна к месту вязки плотов.

Потом те плоты спускали плотовщики по течению в Ладогу, а в устье Тайпалеен-Йоки их брал на буксир пароходик и тащил на север. В деревне Ляскеля за Сортавалой на берегу Ладоги находился большой деревообделочный завод, который выпускал, помимо всего прочего деревянного, еще и фанеру. Ее для строительства Петербурга требовалось много, много было надо и леса. Его и рубили по всей Карелии и свозили на тот лесозавод. А рядом была еще и бумажная фабрика, чуть позже присоединенная к лесообрабатывающему предприятию. Поэтому Прасковье Степановой работы всегда было достаточно. Хочешь, бревна вверх по Тайпале на барже тащи, хочешь – вниз в плотах сплавляй. Не хочешь – бревна от дороги к реке катай, где их на воде в плоты свяжут. Выбирай на вкус любую женскую работу. Она и выбирала.

Прасковья при всех немощах Гаврилы умудрилась родить в браке с ним девятерых детей. Взрослыми стали только трое. Остальные умерли в детском возрасте. Первые двое – в младенчестве, еще четверо – не прожив и нескольких лет. Находясь в состоянии перманентного кормления грудью, Прасковья нашла еще один, весьма доходный, по ее меркам, промысел. В Петербурге еще в 1770 году был основан приют для маленьких детей. Очевидно, для брошеных или потерявших мать. Императорский воспитательный дом отдавал на вскармливание деревенским женщинам младенцев, выплачивая им ежемесячное вознаграждение за уход и питание этих детей в сумме нескольких рублей. В стране, где зарплата в десятку – это было более чем круто, пятерка была богатством. Корову можно было купить легко, а в базарный день можно было и лошадь сторговать.

Сперва к этому делу подключали только женщин из пригорода столицы, то есть Ингерманландии, но в 1840 году такое разрешение получили и жительницы прилегающей части Финляндии, то есть Карелии. Чем и воспользовалась Прасковья в период самого расцвета этого движения, если это расцвет. В 1850-х годах в волости Саккола одновременно выхаживались и выкармливались около 1000 детей из Петербурга. В том числе и Прасковьей Степановой. Она вспоминала, что вскормила около пятидесяти детей, начав этим заниматься после смерти первых двух своих.

Из-за протестов лютеранской церкви, увидевшей в этом явлении нарушение церковных канонов и пагубность этого явления для здоровья финок, карельским женщинам запретили вскармливать петербургских детей.

Почему сегодняшняя лютеранская церковь не видит пагубности в том, что два мужика супружничают, потом как бы рожают, да еще и чем-то вскармливают ребенка – для меня лично идиотизм в полном объеме. А тогда вполне естественное явление сочли за нарушение Божьих законов. Запретили карелкам и ижоркам детей чужих вскармливать, но что-то мне подсказывает, что они не сильно исполняли и тогдашние законы. Простая арифметика показывает, что 50 младенцев до надлежащего возраста вскормить года за четыре невозможно. Так что Ларин Параске занималась этим промыслом и после того, как его прикрыли.

Богатый на фантазию народный фольклор утверждает, что среди выкормленных нашей героиней детей были и незаконные дети из царской фамилии. Может, даже от Матильды Кшесинской кто уродился. С ней дружили организмами многие мужчины царской фамилии. Могли и опростоволоситься, если так. Врут, наверное, предания. А вот то, что вскормила ижорка Прасковья полсотни русских людей – сущая правда. При этом семьдесят верст до Петербурга она проходила пешком, питаясь только крошками и неизвестно где ночуя. Такое расстояние и марафонцы не бегают в один день. Так что путь занимал дня три. Каким образом в ее доме появлялись младенцы из приюта, исследователи умалчивают. Не шли же груднички вслед за кормилицей, и не могла она нести на себе по четыре-пять одновременно вскармливаемых ребенка. Из них умерло до четырех человек. (Цифра примерная.) Но остальных она вскормила, о чем нынешние потомки тех брошеных детей даже и не догадываются.

Из своих детей у Параске выросли Надежда, Татьяна и Василий (Нати, Тану и Васле). К1880 году двое уже вступили в брак и дом покинули. В 1888 году скончался сам Василий-муж, еще больше усложнив жизнь вдове. Нечем было платить недоимки, вероятность продажи дома с молотка стала вполне реальной угрозой. За год до его смерти, в 1887 году, Ларин Параске стала исполнять свои песнопения под запись за деньги. Творческая работа с Сакко-ловским пастором Неовиусом, который и записал 32 боо стихотворных строк Ларин Параске, стоила тому по рублю за час пения.

По тем временам это умопомрачительный заработок. Клепальщик горячей клепки корпуса броненосца «Потемкин» зарабатывал за месяц меньше, чем могла Параске заработать за три дня. При ее упорстве и таланте могла и за сутки. Как-то раз, еще в начале контактов с пастором Неовиусом, она продемонстрировала свои возможности. На вопрос: «А сколько петь-то надо?», не сведущий о всех ее талантах пастор ответил, мол, пой, на сколько сил твоих хватит. На что рунопевица усмехнулась и сказала в том смысле, что ее-то сил хватит. А вот не заснет ли господин пастор? Так и произошло. Тот не выдержал первым, и они прекратили работу не по вине Параске. И деньги, что она зарабатывала тем пением, помогли ей, и не раз, расплатиться с долгами и выкупить свой дом из залога и недоимок.