Александр Степанов - Очерки поэтики и риторики архитектуры

Верхняя часть фасада могла бы быть щипцовым завершением, однако расколота надвое, и из расщелины вырастает над ее остекленной частью квадратный глухой массив, завершенный кубиком трубы. Вместо одного тупого, спокойного верхнего щипцового угла Вентури получил два соперничающих друг с другом острых, по утрам дополняемых еще двумя светотеневыми, резкими как бритва, видимыми на фотографии с Ванной. Это, говорят, аллюзия на двускатные крыши обыкновенных сельских домов. Но зачем мне эта аллюзия, если воображаемый щипец расчленен так, что на него больно смотреть? Семантика в моем переживании вытеснена чувственным шоком.

Портал отделен от расщелины перемычкой, выделенной светлым тоном. Пересекая ее, прилеплена к стене тонкая дуга, воображаемый центр которой находится на оси симметрии фасада как раз на высоте лица сидящей Ванны. Посредине дуга разорвана вместе со щипцом; ее концы не имеют зрительной опоры. Это, говорят, аллюзия на полуциркульную арку, которой мог бы быть перекрыт портал. Но почему бы вместо того, чтобы забавлять кого-то несовместимостью перемычки и арки, не предпочесть что-либо одно? Потому что, отвечают одни, это юмор; или, отвечают другие, цитируя самого Вентури, это «сложность и противоречие». Ради чего юмор? Ради чего сложность и противоречие? Ради, отвечают мне, борьбы против серьезной однозначности модернистской архитектуры. Но окружающие дома в этом окраинном районе Филадельфии не модернистичны без всякой борьбы с модернизмом. Так почему в гостях у Ванны Вентури я должен думать о борьбе ее сына с модернизмом?

Левый конец дуги немного не доходит до оконца, тогда как под правым никакого оконца нет. Зато правее протянута до самого угла горизонтальная лента окон. Все окна прикреплены к натянутому горизонтально двойному «тросу», а слева на нем висит, как пуговица на нитках, большое квадратное окно, разделенное крестовиной на четыре малых. «Мамин дом» как бы подмигивает мне и обнажает зубы в широкой улыбке, будто хочет вовлечь меня в сомнительную сделку. Что я должен думать о хозяйке этого ухмыляющегося дома?

Своевольное, опрокидывающее ожидания обращение с архитектурными деталями, чертежно-графическая тонкость рельефных линий – все это способствует ощущению фиктивности объекта: передо мной стоит плоскость с абстрактной композицией, за которой как бы нет массива стены. Заглядывая вглубь расщелины, вижу, что тонкая плоскость фасада заходит за боковые стороны разлома. То же самое обнаруживается на трех углах дома (за исключением правого по фасаду – с ленточным остеклением), когда обходишь его кругом: углов, оказывается, нет, так как протяженность фасадной и садовой стен не совппадает с объемом здания. Дом кажется скроенным из листов тонкого материала, как дворец Стокле с его окнами, вылезшими за границу между фасадом и крышей. Не дом, а макет дома в натуральную величину.

Что же говорят нам об этом доме лучшие умы? Питеру Айзенману он напоминает «американскую архитектуру гонтового стиля с европейским привкусом» 506 506 Айзенман П. Указ. соч. С. 19. . «Это первое здание в Америке, которое предлагает идеологически порвать с модернистской абстракцией, оставаясь укорененным в этой традиции. (…) Нет здания, которое бы в большей степени символизировало новую американскую обыденность» 507 507 Там же. С. 134. . Читая это на даче под Приморском, я думаю: неужто и в самом деле после «Маминого дома» невзыскательные заказчики загородных домов в Соединенных Штатах в массовом порядке пустились в этакие архитектурные игры? Скорее уж, прав Дженкс: заявляя о своей эстетической ориентации на нижние слои среднего класса, Вентури на деле работал не на «обыденность», а на университетских профессоров или «клиентов со вкусом» 508 508 Дженкс Ч. Указ. соч. С. 86. . «Решение фасада иллюстрирует концепцию декорированного сарая Вентури, так как фасад следует воспринимать лишь как ширму, скрывающую сарай», – продолжает Айзенман. И далее: «Классические и модернистские тропы действуют одновременно; смысл этого дома в том, что они находятся в постоянной борьбе и в конечном счете остаются неразрешимыми. Неразрешимость – одно из свойств этого проекта, говорящих о том, что он требует „пристального чтения“. (…) Такое „пристальное чтение“ уже не порождает единого формального целого, но позволяет неразрешимым противоречиям этого дома оставаться читаемыми» 509 509 Там же. С. 140–141. . Итак, по Айзенману, дом Ванны Вентури существует не для переживания, а для «пристального прочтения», подразумевающего не эмоциональную, а интеллектуальную оценку его качества: читайте пристальнее, господа, убеждаясь в неразрешимости противоречий, предъявленных архитектором. Не правда ли, захватывающее и плодотворное занятие?

А вот взгляд Владимира Паперного, включенный им в описание встречи с Робертом Вентури и его женой Дениз Скотт-Браун примерно в 2010 году: «Дом Ванны Вентури – гимн антигероизму и эстетике обыденного. Классическая двускатная крыша. Стандартные окна и двери. Элементы орнамента, нахально наложенные на чистые модернистские поверхности. Зеленый цвет, изгнанный модернистами из архитектурного лексикона… Свободно перетекающее внутреннее пространство, отсутствие претензий на монументальность, естественный «человеческий» масштаб. В этом доме чувствуешь себя „как дома“» 510 510 Паперный В. Fuck Context? Екатеринбург, 2011. С. 92. . «Антигероизм» – это при таком-то напоре на зрителя? «Обыденное» – при столь последовательном приумножении несуразностей? «Двускатная крыша» – расколотая пополам? «Стандартные окна» – при трех различных форматах на одном фасаде? Против «нахальства» и зеленого цвета не возражаю, но в чем смысл того и другого? «Свободному перетеканию» непременно надо радоваться? «Претензию на монументальность» осуждать? «Масштаб», с которым я запутался, считать «человеческим»? Но что до чувства «как дома», ничего сказать не могу, так как я, в отличие от Айзенмана и Паперного, там не бывал. По фотографиям – верю, но неужели для этого необходимо было скрыть вход в дом?

Ибо главный вход (а всего их здесь целых пять) – не во фронтальной стене портала (за которой находится ядро дома – камин с дымоходом и обегающая его лестница на мансарду), а в его правой стенке. Войдя и оставив по правую руку кухню, окидываем взором столовую, с одной стороны отделенную стеклянной раздвижной перегородкой во всю стену от террасы, раскрытой в сад, а с другой – «перетекающую» в просторную гостиную. Здесь находится святая святых дома, Его Величество белый камин. Уютно. В закутке за камином – переход в комнаты Ванны. А если вам надо в спальню-студию самого Роберта, поднимитесь по лестнице, огибающей камин, на мансарду. Здесь бросаются в глаза две вещи: прекрасная – лучковой аркой перекрытое окно во всю ширь комнаты, обращенное к солнцу, в сад; и нелепая – крутая лесенка, тупо упирающаяся в стенку. Вентури пошутил. Но плоха шутка, с которой сам юморист сталкивается по многу раз в день. Вообще архитекторы, которые пошли шутить вслед за Вентури, кажется, забывали, что забавные архитектурные детали – это не вещи одноразового пользования.