Виктор Улин - Литературный институт

Но этот вопрос не имеет отношения к оценке романа « Метаморфозы », который уже много веков радует и веселит читателя.

4

Если анализ предыдущих произведений можно было начать с выяснения фабулы, то сделать это в отношении « Сатирикона » трудно из-за фрагментарности дошедших до нас частей.

Судя по всему, мы располагаем отрывками шестнадцатой книги, которая не была последней. Однако мы можем сделать предположение, что роман являл собою цепь отдельных эпизодов, нанизанных на судьбу центрального героя – бродяги Энколпия. Соединенные воедино, эти эпизоды – подобно Апулеевому « Золотому ослу » – рисуют картину античных нравов.

Но какова же эта картина!

В отличие от Апулея, скользящего с шаловливой непринужденностью, перо Петрония истекает желчью.

Отвратителен центральный герой романа Энколпий.

Мы не знаем, кем он был прежде, чем скатился до уровня деклассированного бродяги, однако некоторые детали прошлого остались.

«Я избег правосудия, обманом спас жизнь на арене, убил приютившего меня хозяина…»

– говорит он о себе в 81-й главе.

Не менее гадок спутник Энколпия, женоподобный мальчик Гитон – живая машина для удовлетворения низменной похоти.

Мерзки и другие герои, попеременно присоединяющиеся к главной паре.

Особенно непригляден появившийся в 83-й главе бродячий поэт Эвмолп.

Основная часть сохранившихся отрывков посвящена описанию пира у вольноотпущенника Трималхиона (гл. 28-78).

Тема богатого выскочки была не нова уже во времена Петрония, но он достигает мастерской виртуозности, каждой деталью подчеркивая рабскую – не по происхождению, а по натуре! – сущность хозяина дома, впавшего в эйфорию самовосхваления. Яркий образ нувориша, высвеченный Петронием, вошел в европейскую классику всех веков.

Если в романе Апулея мы находим очень мало добродетельных героев, то в « Сатириконе » им вообще нет места.

Все действие романа проходит на низменном уровне.

Даже боги, атрибут античности – игравшие движущую роль в «Дафнисе и Хлое» и присутствующие в « Метаморфозах » – отодвигаются на второй план. Весь разврат творится людьми без помощи богов, и это усиливает бытовую грязь изображаемого. Поэтому « Сатирикон » Петрония стоит особняком среди других памятников античной литературы.

Интерпретация романа чрезвычайно трудна, ибо в нем нет ничего положительного.

Действительность изображается Петронием с высоким мастерством, автор доносит малейшие детали реальности, вплоть до клопов на матрасе (гл. 98). Однако нигде мы не встречаем даже намека на отношение автора к изображаемому. Это позволяет многим исследователям делать вывод о том, что герои романа выражают взгляды самого Петрония.

Роман имеет огромную ценность благодаря тому, что Петроний дал образец сатирического взгляда на жизнь, который был развит в творениях позднейших времен.

Автор « Сатирикона » уверенно обращается и с прозой и со стихом, избрав для романа форму « Менипповой сатиры ». Комические сцены соседствуют с философскими рассуждениями, герои пространно размышляют и об искусстве, и о политике. Но чего бы ни коснулось Петрониево перо, все подвергается издевке и осмеянию.

И мне кажется, что, несмотря на отсутствие прямой дидактики, Петроний выразил свое отношение косвенно, придав произведению острую сатирическую форму, незнакомую его современникам.

5

Проанализировав каждое произведение по отдельности, можно сказать несколько слов об особенностях античного романа в целом.

В отличие от современной прозы, где автор волен в выборе, содержание и система персонажей античного романа изначально заданы традицией.

Заданность героев диктовала однолинейность сюжета.

Все действие подавалось как цепь событий, происходящих с одним героем или одной парой, иногда давалось в виде рассказа от первого лица – в « Метаморфозах », « Сатириконе », также в « Левкиппе и Клитофонте » Ахилла Татия.

Характер подается статично, мало или вообще не развивается в ходе действия.

Отсутствует психологизм – анализ внутренней мотивировки поступков.

Отсутствие динамики порождает одномерность характеров.

Добродетели античной прозы ходульны, злодеи размахивают картонными мечами. Добро всегда побеждает зло – и некоторые злодеи раскаиваются.

В этом авторски-волевом, безмотивном движении характера усматривается лишь прославление добродетели, а отнюдь не порыв человеческой души.

Таковы эпизоды раскаяния: Доркона (кн. I, гл. 29) и Гнатона (кн. IV, гл. 29) в « Дафнисе и Хлое », Тразилла (кн. VIII, гл. 14) в « Метаморфозах ».

Изначальная заданность вкупе с возможностью решить любую коллизию вмешательством божественных сил диктует условный характер всего действия. В этом отношении от более ранних греческих романов отличаются романы римские, где действие идет на исторически достоверном фоне, полном реальных деталей.

Из-за слабого раскрытия людских характеров проистекает и плоскостная форма портрета.

Совершенствуя язык – что особенно заметно в « Сатириконе » на примере реплик – древние авторы уделяли немалое место портретным описаниям. Вот как Дафнис видит Хлою в главе 17 книги I:

«…Золотом кудри ее отливают и глаза у нее огромные, словно у телки, а лицо поистине молока его коз намного белей».

Увы, такое условное описание абстрактной красоты не несет читателю зримых человеческих черт.

Античный роман терпит на себе влияние раннего античного творчества – в частности, мифов, прославляющих божественное могущество.

Вероятно, поэтому античные авторы злоупотребляют гиперболой там, где в ней нет необходимости.

Так, в главах 27-29 книги IX « Метаморфоз » Апулей пишет, как Луций-осел наступил на пальцы незадачливому любовнику « и раздробил их на мелкие кусочки ». Юноша после этого встает и продолжает похождения, хотя если человеку действительно раздробить кости, то он мгновенно потеряет сознание от болевого шока.

Среди множества мелких деталей, касающихся античного романа, можно отметить и особый подход авторов к выбору имен персонажей.

Ничто не было случайным в древности – и почти каждое имя так или иначе проясняет нам личность героя.

Наполнены пародийным содержанием имена разбойников у Апулея (кн. IV, гл 8-15), а используемое Петронием имя Трималхион переводится как « трижды противный ». Эта традиция дожила до позднейших времен: например, имена Милон (мил он) и Стародум у Фонвизина, Фамусов у Грибоедова.

Все античные романы изобилуют эротическими сценами, поданными с шокирующими современного читателя натурализмом, и кажутся безнравственными.