Леонид Исаенко - Привидения живут на литорали. Книга вторая

Теперь эта пара – узник и его невольный тюремщик – среди моих сувениров, собранных во время экспедиций.

Доверчивость – характерная черта тропических рыб, в особенности тех, кто, к счастью себя, ни в каком виде, разве лишь в качестве обитателя аквариума, не нужен человеку.

А вот промысловые рыбы даже на таком уединённом островке всё-таки каким-то образом знают о своей гастрономической ценности и, хотя безбоязненно и так же с любопытством рассматривают нас, но держатся все же настороже.

Особый интерес ко мне испытывают тёмные, почти чёрные каранксы лугубрисы , стая которых штук в пятнадцать сопровождает меня. А так как я плыву слишком медленно по сравнению с ними, они с услужливостью гостеприимных хозяев устремляются вперёд, затем, на некотором расстоянии оплывая вокруг, возвращаются, останавливаются на дистанции вытянутой руки, словно хотят и не могут сказать, – быстрей, парень, быстрей, там впереди самое интересное! Это они-то и вывели меня к топляку.

Не знаю почему, но наибольшее внимание каранксов вызывают мои ботинки. Что им нравится: цвет, форма, запах? Каранксы, вероятно, близоруки; поочерёдно подплывают к ботинкам и, как бы я ни болтал ногами, они, повторяя все мои движения, держатся почти рядом со ступнями. Я заметил это, когда случайно оглянулся посмотреть на проплывающую подо мной солидную, почти двухметровую барракуду, удалившуюся в густую синь. Барракуда едва удостоила меня взглядом, у неё были свои важные и спешные дела. Но это только так кажется, что она не обратила внимания, не сомневаюсь, ни одно моё движение не осталось ею незамеченным.

Я несколько раз встречался с подобными экземплярами на подводной охоте и знаю, стоит шевельнуться чуть энергичней и барракуда, точно выпущенная из лука стрела, исчезнет, растворившись в глубине…

Своим поведением каранксы напомнили мне местных мальчишек; и те, и другие, стоит поднять фотоаппарат, тут же, оттесняя друг друга, выстраиваются плотной шеренгой перед объективом, мешая фотографировать намеченный объект. Правда, каранксы уж тем хороши, что не просят бакшиша. Хотя от мяса тридакны они не отказались, но это опасное занятие – прикармливать рыб в незнакомом месте. Можно такого подводного бармалея привадить, и сам не рад будешь. Имею в виду акул.

Каранксы относятся к прибрежным придонно-пелагическим видам, в открытом море их нет. Похоже, они страдают и клаустрофобией, ибо не следуют за мной, когда я ныряю в подводные гроты. Но в здешних мелковатых гротах кроме рыб-зебр или крылаток, чудеснейших созданий из семейства скорпеновых, похожих на ожившие цветы орхидей, да соперничающих с ними в окраске и манере поведения пещерных креветок, ничего интересного нет.

Обычно крылатки почти невесомо парят в выбранной ими для обитания полости между выступами камней. Лучи их плавников оснащены узкими полосами-плёнками, словно разноцветными флагами, вытянутыми вдоль древка – лиловые, красные, синие, оранжевые, фиолетовые до черноты, вдобавок усеянные разновеликими округлыми пятнами. Столь пёстрое одеяние очень хорошо маскирует их на лоскутно-цветастой поверхности камней и выдаёт тогда, когда они зависают в середине полости. Кажется, ничего не стоит взять в руки любое из этих эфирных созданий, но крылатка, едва шевеля роскошным оперением, плавно отплывает в сторону. Впрочем, скрываясь от настойчивого преследователя или завидев добычу, они способны развить завидную бросковую скорость в пределах своего микромира и снова выжидательно замереть, сливаясь с поверхностью, если добыча ускользнула.

На расстоянии нескольких сантиметров от жертвы крылатка с таким проворством раскрывает рот, что в него, вместе с водой, под всасывающим эффектом образовавшегося микроводоворота попадают зазевавшаяся рыбья мелкота, рачок или крохи с обеденного стола более крупного хищника.

На саму крылатку никто не охотится. На мелких животных её яд действует парализующе, а предки более крупных хищников, отведав чрезвычайно болезненных уколов, и потомкам своим заказали не трогать эту соблазнительную красоту.

Когда-то, ещё в первой своей экспедиции, я не остерёгся и укололся об одну из представительниц скорпеновых рыб… Меня до сих пор передёргивает при одном воспоминании об этом. Считается, что при достаточно большом попадании яда он смертельно опасен и для человека.

Но мне кажется, что большинство рыб, имеющих ядовитые железы на своём теле, скорее отпугивают им потенциальных врагов, чем стремятся убить их. Меня, оплошно наступившего на одного из обладателей яда, они навсегда отучили ходить по рифу босиком.

Вот что произошло со мной на таком исхоженном месте, как риф Андромака в южных окрестностях Кенийского порта Момбаса.

Тогда, ещё не имеющего достаточного опыта, добираться до внешнего края рифа, находящегося чуть ли не в километре от берега, меня угораздило босиком. Довольно благополучно миновав «заминированные» полчищами ежей участки дна с зарослями водорослей, выбирая светлые участки песчаного дна, так как в отлив здесь было воробью по колено, я выбрался на мель.

Елозить животом по незнакомому месту, пусть даже и песчаному не очень хотелось, поэтому я встал и побрёл пешком. Но не успел сделать и несколько шагов, как тут же наступил на что-то живое, отчаянно забившееся под стопой. Слава Богу, это была мирно дремавшая или притаившаяся в засаде камбала, мы оба так перепугались, что я буквально выпрыгнул из воды, а ставшая еще более плоской под моей тяжестью камбала метнулась в другое место.

Но вот и цель моего перехода – внешний край рифа, коралло-известняковая платформа, в отлив едва выступающая над уровнем океана. В прилив она покрывается водой, обозначаясь ослепительной белизны полосой прибоя.

Полюбовавшись пейзажем – берегом с густой щетиной наклонившихся к океану пальм и проглядывающих кое-где красных черепичных крыш вилл; старой, пиратских времён крепостью при входе в порт, я перевёл взгляд на более близкие пятна на дне: тёмно-зелёные там, где были водоросли, и светлые – песчаные. Впереди до самой Индонезии, безбрежье океана. По сторонам – ревущий прибой, сунуться в который одному у меня, признаться, не хватило смелости.

Зная о способности некоторых животных затаиваться в водорослях на период отлива, я смотрел под ноги, стараясь ступать на обсохшую часть рифа или в лужицы с песчаным дном. В них у самых каменистых бережков попадались мелкие кошачьи ципреи, и даже подросткового возраста харпы , внешне столь же прекрасные цветом и гладкой лакированной поверхностью, как и ципреи , но имеющие более усложнённую форму. Они украшены параллельными гребнями с довольно острым наружным, причудливо «разрисованным» краем. Плавно изгибаясь по сфере раковины, гребни сбегают по ней, сходясь у изящного завитка-центра, откуда начинается её рост.