Игорь Беляев - Гибрид: Для чтения вслух

Аня меня успокаивает:

— До свадьбы заживет!

— Нечего разводить мерехлюндии, — говорит Лизаветниколавна.

Я люблю весну за то, что можно играть на асфальте. И гулять без пальто.

У девчонок — классики.

— Мак? Мак. Мак? Мак. Мак? Дурак.

А у нас — расшибалка!

Я теперь коплю деньги. Без денег в «расшиши» не играют. Бабушка нашла мне царский пятак. Для биты — самая лучшая, необходимая вещь. Вовка даже хотел со мной сменяться. На ножичек. Хитрый какой!

Я уже два раза попадал на «чиру».

Без дедушки жить можно. А без бабушки жить нельзя. Все ходят к маминой бабушке советоваться, как жить. И соседи, и родственники.

Тут приехала Рита и спрашивает — пожениться ей на Магиде или нет. Рита для бабушки — племянница. А бабушка для Риты — тетя. Для меня Рита тоже тетя. Потому что она дочка тети Нади Коняевой. И мы к ним ездим в гости, на праздники.

— Чтобы человека узнать, надо с ним съесть пуд соли, — сказала бабушка.

Но когда пришел Магид, они соль есть не стали, а сели пить чай. И бабушка угощала Магида пирожками. Бабушкины пирожки — самые вкусные в мире.

А потом бабушка сказала Рите — с Богом! И ничего страшного, если он, как его называется, иврей. Ивреи, как его называется, бывают очень хорошие и любят свою семью.

Моя бабушка все время повторяет — «как его называется». Это у нее такая поговорка. У моего папы тоже есть поговорка — «эт-самое». Это самое.

А когда Рита с Магидом поженились, они приехали к бабушке на «линкольне».

«Линкольн» — такая длинная машина. Американская. У Магида «линкольн», потому что он работает в университете. В клубе. А этот клуб на нашей улице, только вон там, в конце. И Магид меня обязательно покатает на «линкольне», когда-нибудь.

Мне он очень понравился. И не потому, что подарил пистолет.

Все сказали, что Магид совсем не похож на иврея. У него такое лицо, как будто он не иврей, а немец.

Уже потом, когда во время войны он попал в плен, это его спасло. Он стал у них переводчиком и помогал нашим партизанам. А когда его освободили из плена, ему дали всего «десять лет лагерей».

Но это было уже совсем потом. А «потом» — это уже другая история.

В общем, моя мамина бабушка живет для всех. И папина бабушка тоже живет для всех. А вот папин дедушка живет для себя.

Когда я вырасту, я тоже буду дедушка. И буду жить или для себя, или для всех.

Моя мамина бабушка говорит, что для себя жить стыдно. Дядя Жорж на это сказал, что бабушка может спокойно поступать в партию.

Но бабушка в партию не хочет, потому что не любит товарища Сталина. А товарища Сталина она не любит за то, что подорвал храм.

Дядя Жорж сказал, что храм подорвал Каганович, а товарищ Сталин в это время был на даче. И хотя Бога уже нет, храм можно было оставить как памятник.

Дядя Сережа сказал, что Сталину наплевать на храм, потому что он нерусский.

А дядя Жорж сказал, что грузины тоже верят в Исуса-с-Креста. И Сталин даже учился на попа в семинарии.

Дядя Сережа вскипятился:

— Сталин никакой не грузин, а типичный Джуга-шви-ли. Значит, наверняка — еврей. Хи-хи, железный еврей!

Тетя Муся закричала, что дядя Сережа — ужасный человек. И непонятно, почему его до сих пор не отправили «куда следует».

А дядя Жорж сказал:

— Но ведь и Христос был еврей. По крайней мере — наполовину.

Тут я и узнал, что Кристос был, как я.

Ни то ни се. Тоже гибрид!

По радио передают веселую музыку:

А дядя Жорж тут же придирается:

— Покажите мне конкретно, где у человека душа? Печенку знаю. Вот тут она. Сердце здесь. Аппендицит справа. А где спряталась ваша душа?

Бабушка сердится и говорит, что они все «ни бельмеса» не понимают.

— В революцию тоже ходили голые, прямо по улице, и кричали песню:

только ничего из этого не получилось, как видите.

А вот у дяди Вани в революцию вышла целая история: одна тетка голая влезла в трамвай. Совсем голая, как мать родила. «Была не была!» — сказал вслух дядя Ваня. И как треснет эту голую по попке! Она сразу выскочила из трамвая и стала кричать: «Милиция! Милиция! Держите хулигана!» Но трамвай не стал ждать милицию и уехал. Дядя Ваня говорит: «Хоть одно доброе дело в жизни, по крайней мере, сделал».

Дядя Ваня рассказывает эту историю про революцию. И мы все смеемся.

Мы едем к тете Наде. Чтобы поддержать семью в такое время.

Коняевы живут у Крестьянской Заставы. В деревянном доме. И двор без асфальта. Как у нас в Лосинке.

Коняевы, а коней у них нет. Это раньше были.

Бабушка — старшая, тетя Надя — младшая. Они похожие. Потому что родные сестры. А мама у них была. Фон Россиус. Во! Какая фамилия!

Она с настоящим царем вальс танцевала. Когда кончила школу для благородных девиц. И стала первой ученицей. А государь-император тут к ним на бал и примчался.

У нас дома про это рассказывают. Только шепотом.

После вальса с государем-императором бабушкина мама выскочила замуж. И нарожала детей! Больше, чем у нашей Дворничихи. Десять штук!

А у моей мамы я один получился. Почему — не знаю. Ни тебе братика! Ни тебе сестрички!

Бабушка говорит, что было бы всех полно. Если мы бы жили как раньше.

Дядя Петя — раз! Тетя Надя — два! Дядя Ваня, у которого собака, — три!

А еще… больше никого. Потому что, на наше горе, была война. А потом, на наше горе, — революция. И куда они все подевались? Никто не знает.

Бабушка, тетя Надя, дядя Петя с дядей Ваней — они наполовину «Фонроссиусы», а наполовину Коняевы.

Моя мама на четвертушку Коняева и на четвертушку «Фонроссиус».

И я на целую восьмушку «Фонроссиус».

Только про эту восьмушку никому говорить не надо.

Когда мы с бабушкой приехали к Коняевым, чтобы поддержать семью, Коля и Шурка поднимали во дворе гирю.

У тети Нади один сын Коля, а другой сын Шурка.

И еще дочка — тетя Рита.

Шурку я больше всех люблю. Бабушка говорит, что он — «не разбери-поймешь». То он шахматист великий, то он в музыку ударился.

У Шурки такой слух вдруг открылся! Ну все прямо удивились. И моя мама стала с ним заниматься на рояле. Всю зиму он к нам шлялся и делал успехи.

А у меня почему-то никаких талантов пока нет. И мама со мной заниматься не хочет. Я могу ей все нервы вымотать. Лучше меня отдать сразу в школу.

Шурку в школу на старости лет никто не возьмет. Он все равно скоро пойдет в армию.

— Ну-ка, подними!

Это Шурка меня подначивает. А гиря такая, что ее с места не сдвинешь.