Игорь Беляев - Гибрид: Для чтения вслух

И опять я все вижу. Как отец подписывает за столом какую-то бумажку.

Только я никак не могу себе представить, что его бьют. Ведь он такой сильный. Сам кого хочешь повалит. Если стыкаться один на один. Как у нас во дворе.

— …а вчера началась настоящая сказка. Опять повели наверх. Но там за столом уже не было того босяка, а сидел приличный человек…

«Приличный человек» сразу дал понять папе, что босяк был сделан из одного говна и его уже хлопнули. Как врага народа! И теперь папа, ни в чем не виноватый, может спокойно ехать к себе домой и не беспокоиться.

Тут папа подумал, что в Сокольниках никого нет, и попросил отвезти его прямо на Никицкую.

Когда его с шиком привезли во двор, из машины сначала вышел командир в форме. И командир сам открыл дверцу и отдал папе честь под козырек. Во дворе все видели, как папе отдавали честь под козырек. На лавочке сидела Дворничиха.

Я очень обрадовался, потому что Дворничиха всегда боялась: не дай Бог, мой папа — враг народа.

Все-таки как хорошо вышло!

В большой комнате громко чокались и выпивали за папу. Потом за маму. Потом за нас всех.

А я взял и заснул. Сладким сном.

На другой день мы пошли с Костей в «Сандуны».

«Сандуны» — это такая купальня, где все моются после командировки.

Там диваны на всю длину. В чехлах. Как кресла у бабушки. И потолки деревянные.

Когда Костя разделся, все сразу стали на нас смотреть. Потому что Костя — совсем худой. У него ведь только кожа осталась да кости, как сказала бусенька Лизаветниколавна.

Меня она купает в корыте у печки. Один раз не рассчитала и облила меня из кувшина крутым кипятком. Представляете, как я орал?

А в бане еще ни разу не был.

Костя сказал, что мыться мы будем по полной программе.

В бане воды — сколько хочешь. Хоть залейся! Вот холодный кран. Вот — горячий.

— Кипяток! Не ошпарься!

Все по три тазика берут. Намыливаются и кричат. Потому что — не слышно.

— Акустика хреновая! — кричит Костя.

Тут подходит голый дядька в фартуке и укладывает его на каменную лавочку. Смехота! Сначала просто так натирает. Мочалкой с мылом. А потом давай по спине ходить. И пятками, пятками его!

Костя мучается, а терпит. У него ребра-то поломанные.

Смылись дочиста и пошли в бассейн. С холодной водой.

Костя плавает и фыркает. А я понемногу привыкаю, что этот мальчишка — мой папа.

В буфете нам дают раков. Вот столько! Полную тарелку. Ему — пиво. Мне — ситро. Рак — он сначала зеленый, но когда его сваривают, делается красный. Как флаг.

А на праздник мы с ним пойдем на Красную площадь. Как пить дать! Это он мне обещает. Прямо тут же. Пока раков лопаем.

И уж там обязательно увидим живого товарища Сталина.

После бани мы идем на Горькую улицу, в кафе-мороженое. И папа говорит:

— Сынище-парнище! Выбирай себе какое хочешь мороженое. Здесь есть всё. Как до революции.

Подходит тетя накрашенная и давай строить нам глазки. Брандахлыстка!

Я говорю — хочу эскимо на палочке.

У тети сразу делается лицо, как у рака. Она обиделась и сказала, что такой ерунды у них не водится. А есть ореховое, шоколадное и крем-брюле.

Папа сразу расстроился из-за меня. А я сказал, что могу есть всякое. Даже крем-брюле.

И нам приносят полную тарелку разных шариков.

Я знаю, что теперь у меня впереди — большая счастливая жизнь. И когда-нибудь еще попадется настоящее эскимо — на палочке!

А ночью во сне отец закричал.

— А-а! А! А!

Я проснулся. И сразу стал старше на целый год.

Назавтра меня отправят обратно в Лосинку. Чтобы я догулял свое последнее лето перед школой. И никому не мешал жить.

Родители уедут на юг к морю. Чтобы прийти в себя. И собрать для меня побольше камушков.

Дедушка Бориспалыч проживет с нами еще два года. И умрет только в эвакуации. Во время войны. Я даже не знаю, успел он прочитать всего Маркса или нет.

Война поставит все точки над «и» в нашей семье — как скажет бабушка Адельсидоровна. Она так боялась в последнее время, что гитлеровская невеста Ева Браун, может быть, ее дальняя родственница? По отцу, которого она видела только один раз в жизни.

Все мои дяди и тети проживут по плану, какой составит для них товарищ Сталин.

А утвердит все равно Господь Бог — как думала до конца дней своих бабушка Лизаветниколавна.

Впереди нас всех ждет счастливое будущее.

Война случилась как раз вовремя.

Только я окончил второй класс на «хорошо» и уехал к папиной бабушке и папиному дедушке в Лосинку… Как вдруг… Если хочете, можете сами убедиться. Вот вам табель. Я его сложил, чтобы в кармане не помялся. Мало ли кому еще посмотреть захочется?

Вот: за чтение — хор, по письменному — хор. За арихметику — хор. А за поведение — отлично. Переведен в третий класс. Во-от! Это тебе не хухры-мухры, фунт изюма!

Начиналось длинное, скучное лето.

Родители намылились на курорт, а я должен был коротать время с Адельсидоровной и Бориспалычем на Нагорной улице. Где и ребят-то фактицки не было. Раз-два и обчелся. Даже в войнушку поиграть не с кем!

Конечно, у меня — двухколесный велосипед. Но без свободного хода.

И цепь, вот гадство, все время соскакивает.

— Опять?.. Черт тебя подери, проклятая…

Бабушка Лизаветниколавна чертыхаться не велит. Никогда и ни в коем случае. Можно подумать, что он услышит и явится прямо сюда, в Лосинку, чтобы чинить эту проклятую передачку. Откровенно говоря, я еще ни разу не видел живого настоящего черта. Даже не уверен, есть ли он на самом деле. Может, его просто выдумали… взрослые? Чтобы нас, детей, пугать, когда мы не слушаемся.

Дед гуляет каждое утро на станцию за газетой, — радива у нас в Лосинке нет, — а бабушка встает всех раньше, стряпает нам на целый день чего-нибудь вкусненького и мчится в Москву, в роддом.

Канешно, сама она рожать не собирается. Уже выродила, слава тебе Господи, троих взрослых сыновей и среди них моего папу. Теперь в родильном доме она у Гиговского сестра-хозяйка.

Хотя непонятно, почему она сестра, если Гиговский мне совсем не дедушка и не дядя и вообще не проявляет к нам ни малейшего интересу? А просто сплуатирует бабушку «в хвост и в гриву», пользуясь ее добротой и безотказностью, как говорят в нашей семье.

В прошлое лето тетя Ира с дядей Леней в доме у Гиговского выродили дочку. И назвали ее Наташкой. Теперь в нашей семье я не единственный потомок. У меня есть сестра, правда, двоюродная.

Может, это и к лучшему?

А вот у дяди Павлуши с тетей Машей пока потомков нет. Почему-то у них не получается. Дядя Леня считает, что это из-за того, что они часто переезжают с места на место, из одного театра в другой. Сейчас они сели на Урале, в Чкалове.