Фарида Габидуллина - Эволюция татарского романа

Разумеется, и Г. Исхаки не может остаться в стороне от этого процесса. В частности, в связи с усилением в романе «Жизнь ли это?» психологизма, специалисты отмечают использование экзистенциального приема для раскрытия духа, характера, духовной эволюции героя. М. Егорычев пишет: «Герой Г. Исхаки испытал на себе экзистенциальное “прозрение”: он постиг и тщетность своих усилий, и трагизм человеческого удела, и бессмысленность попыток изменить мир к лучшему!» [57. С. 134].

Экзистенциализм, представляющий собой единство индивидуализма и упаднического настроения, предполагает познание человека, начинающееся с анализа его жизни. По этой теории, поделившей жизнь на ступени эссенции и экзистенции, человек сначала проходит эссенцию, т. е. ступень проживания жизни, затем поднимается на ступень, предполагающую желание определить цель личной жизни, на ступенях экзистенции лирический герой ищет истину, самое себя, смысл жизни.

Отражение экзистенциальных мотивов в начале ХХ в. явление, разумеется, неслучайное, так как эстетика эпохи экзистенциализма отдает предпочтение судьбе трагической личности, обреченной на «обращенную в пыль» судьбу. Если обратиться к истории, течение экзистенциализма начинает проявляться сначала на рубеже XIX–XX вв. в западной философии, ссылаясь на то, что человеческую жизнь невозможно объяснить с помощью категорий разума и логики. По мнению Д. Загидуллиной, проникновение в татарскую литературу модернистских течений объясняется увлечением литературной общественностью психологизмом [63. С. 244]. Своими учителями экзистенциалисты считают Кьеркегора, Унамуно, Достоевского и Ницше. Философия экзистенциализма в основном воплощает трагические гуманистические взгляды, выносит на передний план то, что человек в своей жизни при столкновении с одиночеством, суровой действительностью бывает обречен на гибель. Экзистенциалистов интересует готовая к борьбе, но в то же время замкнувшаяся в своем душевном мире, трагическая личность. Они в понятие «жизнь» вкладывают узкий смысл, воспринимают ее лишь как жизнь, т. е. «экзистенция» отдельной личности. Г. Исхаки тоже в романе «Жизнь ли это?» старается раскрывать не внешнюю сторону жизни, а больше внутренние переживания, движения души.

В произведениях с экзистенциальным содержанием герои, как правило, пытаются противостоять неумолимым канонам жизни, но часто оказываются, как и шакирд из романа, безвольными, подвергнутыми упадническому настроению, утратившими доверие к жизни, верят, что, даже сопротивляясь, они все равно будут побеждены. В этих литературных произведениях герои обычно оказываются перед тяжелыми испытаниями, загнанными в сложные ситуации и условия. Экзистенциальные мотивы, определяющие их жизнь, характеризируются напряженностью, неопределенностью, тревогой, страданиями и, наконец, смертью. Г. Исхаки же в своем романе не пытается возводить на пути героя искусственные трудности. И судьбу героя он не обостряет до предела, не доводит до гибели. Это дает возможность сделать вывод о том, что экзистенциализм писатель считает средством обогащения реализма. А это, в свою очередь, помогает события, описанные в романе, представить воочию.

Литературоведы отмечают в романе Г. Исхаки наличие и других модернистских явлений, которые стали довольно ярко проявляться в татарской литературе начала ХХ в. [41. С. 6]. Известно, что в нашей литературе тех лет некоторые идейно-эстетические черты декадентства стали проявляться после революции 1905–1907 гг., в годы реакции. В татарскую литературу они в основном проникали через переводы из русской, европейской и турецкой литератур. Для писателей-декадентов отправным пунктом являлись взгляды таких философов, как А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, Э. Нартман, А. Бергсон. Отдельные черты декадентства литературоведы отмечали в творчестве С. Рамеева, Дэрдменда, Н. Думави [11. С. 212].

Г. Халит, впервые обратившись к явлениям декадентства в творчестве Г. Исхаки, оценил их в духе своего времени, т. е. с позиции вульгарного социологизма. В последние годы в литературоведении наблюдается изменение отношения к декадентству [40. С. 202]. То, что герой романа «Жизнь ли это?», как это характерно для названного явления, подвержен пессимизму и индивидуализму, на наш взгляд, связано с тем, что писатель в какой-то степени, как и другие авторы, в годы реакции пребывал в растерянности. С пессимистическими настроениями Г. Исхаки мы встречаемся и в ранее написанной пьесе «Мөгаллим» («Учитель», 1906). Его герой Салих заявляет: «Я не верю в будущее! Не получится… Я ни во что не верю!» [83. С. 130].

И в романе «Жизнь ли это?» автор стремится отразить характерную для декадентов, душевную пассивность главного героя: «Что я могу сделать? До двадцати трех лет, не ударивший палец о палец, дармоед, что еще я могу делать, как ни быть дармоедом?» (С. 134). «В душе моей сидит слово “все кончено”. Кончено! Все кончено! Все идеалы, вся жизнь, все кончено! Кончено вовеки веков!» (С. 137). «Для того чтобы печалиться, оплакивать плохое в прошедшей жизни, в будущей жизни, проститься и проводить утраченные идеалы не нашлось ни единой слезинки. Я замерз, я застыл, я пропал!» (С. 145). Как видно из примеров, Г. Исхаки показывает, что герой сознательно сторонится борьбы с жестокой действительностью, опускается на колени. Описывает он это с помощью различных литературных приемов. Из них наиболее часто используемый – внутренний монолог. В отличие от других писателей Г. Исхаки на внутренний монолог возлагает другие задачи. Прежде всего бросается в глаза то, что у него внутренние монологи менее объемные. В таких монологах герои делятся не только со своими планами и делами, а больше переживаниями, и даже интимными чувствами: «Хочу говорить, познакомиться и дружить с теми двумя девушками, сидящими под деревом. Но какие-то цепи, непонятные мне оковы не пускают меня к этим девушкам, не дают мне поговорить и подружиться с ними! Я не могу побороть в себе какую-то силу и не могу начать говорить с ними» (С. 110). Подобные монологи в дальнейшем встречаются в романах «Молодые сердца» Г. Ибрагимова, «Посередине» Ф. Амирхана.

На протяжении сюжета душевный спад героя сочетается с душевным подъемом. И это дает возможность духовное состояние героя воспринимать вполне естественным образом.

Наряду с модернистскими приемами Г. Исхаки в романе «Жизнь ли это?» использует и традиционные поэтические средства. Несмотря на редкое использование одного из них – юмора, он нередко обращается к довольно часто используемой в татарской литературе начала ХХ в. сатире. Даже его сатирический опыт, направленный на разоблачение кадимистских порядков, тормозящих развитие татарской молодежи и нации в целом, кажется в романе собранным в одной точке: «…Я и не то, и не се! Не верблюд и не птица! Не конь и не осел! Я – мешанина из устаревших и новых знаний, я – недоделанный мулла-развратник!» (С. 133). О том, что сатира, наряду с прямым разоблачением, способна указать на социальные и психологические механизмы этого явления, говорит и Е. Шкловский [162. С. 16]. Используя средства сатиры, Г. Исхаки создает реальную картину жизни того времени. Например: «Вечером у ишана… собираются толпы женщин… Они приносят всякую живность, их шкуры, их шерсть, сукно, деньги. За просьбы к Аллаху они ишан-хазрету платят пошлины» (С. 91); «Урок мне вовсе не интересен, сижу просто для количества. Но хазрета теперь и это устраивает» (С. 127).