Фарида Габидуллина - Эволюция татарского романа

Как видим, при описании первого столкновения героя с суровой реальностью жизни, писатель использует реалистические детали. В описании, часто встречающегося в дореволюционной татарской семье, события дележа «наследства» между романами «Мулла-бабай» и романом Г. Ибрагимова «Татар хатыны ниләр күрми» («Судьба татарки», написана в том же году) можно обнаружить немало сходства. Следует отметить, что «Если в романе «Мулла-бабай» противоречие между реальностью и личностью находит отражение в реальной, объективной жизненной ситуации, то в романе «Жизнь ли это?» это противоречие раскрывается через экспрессивные чувства и внутренние переживания героя. Это можно объяснить и тем, что в стиле писателя появляются элементы романтизма. Как видно из приведенных выше отрывков, автор, сохраняя к действительности некоторое романтическое отношение, все чаще своего героя ставит в условия реальной жизни. Это связано с неограниченными возможностями жанра романа в художественном отображении жизни и человеческих отношений. Исследователи истории романа утверждают, что главная проблема в этом жанре – это создание полнокровного характера героя. Например, Ф. Баширов считает: «Герой романа, не ограничиваясь лишь исполнением сюжетной функции, должен во всей сложности отражать характер своего современника» [19. С. 88]. Г. Исхаки стремился создать именно такой образ-тип. Его герой изображается в типичных условиях, в типичном окружении для своего времени. Это помогает подробно описать, каким образом эти шакирды в медресе получают «знания»: «Халим опять ничего не понял. От понимания того, что, сколько не старайся, все равно ничего не поймешь, он перестал слушать. Хальфа еще о чем-то говорил на непонятном языке, затем урок закончился. Проговорив: “Пусть знания принесут пользу!” и, помолившись, хальфа обратился к шакирду: “Вот здесь есть комментарий, перепиши оттуда!”

Халим отошел, пытался вспомнить, о чем говорил хальфа, но так ничего и не вспомнил» (С. 233).

Литературоведы указывают на сходство композиции романа с «Мертвыми душами» Н. В. Гоголя [75. С. 448]. Писатель подразделяет на две группы мулл, «просвещающих» деревенский люд. Первая – это те, кто с селянами дружит, живет спокойно и сытно. Ими и приход доволен, им самим хорошо, т. е. прихожане считают так: «…мы уж заняты мирскими заботами. Книга большая, читать некогда. Мы уж так и идем за нашими хазретами». Или это муллы, которые вместо проповеди в медресе читают книги сказок.

«Халим захотел, было, повернуть разговор в сторону знаний. Но хазрет четко произнес:

– Я уже этим не занимаюсь. Нашему мужику пятничный намаз прочитаешь, и довольно. Слава Аллаху, приход нами доволен.

– А медресе есть у вас, хазрет? – спросил Халим.

– Нет, мы хотели, было, – начал он рассказывать, но в конце сказал: мужику шакирды и не нужны. Пусть он слушает, что ему мулла говорит, да гашир (десятая часть урожая или дохода, выделяемая в пользу духовенства и бедных. – Ф.Г. ) приносит. Слава Всевышнему, гашир приносят» (С. 323).

В то же время в произведении отмечается слабый уровень знаний таких хазретов: «Шакирды, прочитав вечернюю молитву, принялись Фахри-бабая расспрашивать о хазрете. Фахри-бабай, рассказав о том, что он очень доволен хазретом, что приход его любит, в конце, глубоко вздохнув, прибавил, что его самый большой недостаток – это неумение читать “Мухаммадию”» (С. 323).

Вторая группа хазретов – образованная, но с приходом никак не может найти общий язык, поэтому и живет бедно, как Саттар-хазрет. «У ворот большого дома, построенного посередине двора, и огороженного плохоньким забором, участники предстоящей дискуссии остановились. Увидев покосившийся в разные стороны забор, отсутствие вокруг дома какого-либо пристроя, шакирды убедились, что жизнь хазрета не вполне благополучна. А когда хазрет вышел в старом чапане, ветхих сапогах и сказал: “Добро пожаловать, гости, добро пожаловать!”, то и вовсе в этом убедились» (С. 324).

Наряду с жизнью разного типа мулл, в романе подробно описывается жизнь татарских деревень, существующих в отдалении от большого мира. Писатель считает деревню духовной основой татарской нации. Произведение приковывает внимание читателя описанием различных сторон жизни татарской деревни: обычаев и обрядов, национальных особенностей, жизненных хлопот, противоречивости, и в то же время наивной психологии деревенского люда.

Стремясь к реалистическому повествованию, писатель не обходит и тему голода. До этого он со всеми нюансами описал жизнь бедноты, попрошаек и бездомных в романе «Нищенка». В романе же «Мулла-бабай» вечное желание голодного шакирда поесть он описывает с юмором и с помощью различных литературных средств: как будущие хазреты воруют картошку муэдзина, доят чью-то корову, режут соседскую курицу: «Не сумев догнать ни одну курицу, решили прибегнуть к хитрости. Один из приятелей принес из дома удочку, прикрепил к крючку кусочек хлеба и сел на подоконник. Остальные, раскрыв Коран, приготовились его читать. После нескольких попыток одна курица, наконец, заглотала весь крючок. Двое чайханщиков принялись громко читать Коран. А тот, что с удочкой, под голос читающих быстро подтянул к себе удочку и накрыл курицу» (С. 355); «Не прошло много времени, вот и картошка поспела. Наши приятели стали стараться, чтобы картошка муэдзина, что рядом с медресе, не переросла лишнего» (С. 355). Тема голода освещалась не только в татарской литературе начала ХХ в., но и в других литературах. Например, роман К. Гамсуна «Голод» (1911) в этом отношении перекликается с романом «Мулла-бабай».

Если говорить об особенностях повествования романа, то можно отметить динамизм, чрезвычайную эмоциональность, а также усиление лиризма.

В частности, с особой теплотой описываются, распространенные среди шакирдов, юмористические представления, песенно-плясовые развлечения, «калпании», диспуты: «Вот песня стихла. Все медресе, словно у него отобрали что-то дорогое, приятное, грустно вздохнуло. После небольшой паузы, вновь приглушили свет, и появившийся откуда-то шакирд протяжно затянул на курае. Начав играть мелодию башкир с реки Белой, он увел слушателей за собой в широкие башкирские степи вместе с их кумысом, мясом, кураем. Словно желая разъяснить смысл мелодии курая, еще два шакирда принялись петь. Звуки наполнились печалью. В своих переливах он временами словно спускался до земли. В руках умелого курайчи и певца он вскоре начал плясать» (С. 243); «Спор нарастал. Вмешались еще двое из учащихся шакирдов. Халим, пользуясь бестолковостью сидящего напротив шакирда, уведя мысль какими-то ложными путями в сторону, окончательно запутав вопрос, потерял нить диспута. Он, упиваясь своей победой, все еще о чем-то говорил, по большей части кричал. Шакирд сидящий напротив, растерявшись, стал пятиться назад и исчез за стоящими сзади баррикадами» (С. 332).