Лайонел Роббинс - История экономической мысли. Лекции в Лондонской школе экономики

травы доставляют ему самые изысканные блюда, а чистый источник — вкуснейший напиток. Нет нужды в утоми-

тельных занятиях, обработке земли, мореплавании. Музыка, • поэзия и размышления составляют его

единственное занятие; беседы, веселье и дружба являются его единственными забавами (ibid., 179-180; там же, с.

189-190).

Юм продолжает:

Очевидно, что при таком счастливом сочетании процвета-•••; ,. ла и десятикратно умножалась бы всякая иная

социальная ; добродетель, кроме осмотрительной, ревнивой добродетели справедливости, о которой нечего было

бы и мечтать. Какую цель преследовало бы разделение благ, если у каждого уже было бы более чем достаточно?

Для чего вводить собственность там, где невозможна несправедливость? Зачем называть этот предмет моим,

когда, если им завладевает кто-нибудь другой, мне стоит лишь протянуть руку, чтобы самому овладеть

равноценным предметом? Справедливость в этом случае, будучи совершенно бесполезной, была бы пустой

1б1

ИСТОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

формальностью и никогда не заняла бы места в перечне добродетелей (ibid., p. i8o; там же).

Он утверждает, что среди благ, от которых зависит человеческая жизнь, есть необходимые для жизни;

они в избытке и они не считаются собственностью отдельных людей: воздух, например, или вода.

Такие блага «не выступают в качестве собственности индивидов, и никто, самым интенсивным

образом потребляя и используя эти блага, не может совершить несправедливость» (ibid.; там же). Юм

оговаривается, что в случае воды из этого правила бывают исключения. Это модель номер один.

Далее следует модель номер два. Адам Смит говорил об оксфордских профессорах, что они давно

«отказались от видимости преподавания» (Smith, 1776; 2:251; Смит, 2007, с. 707), но иногда, чтобы

сохранить остатки самоуважения, читают вслух скучные книги. Надеюсь, я не читаю вам вслух

скучные книги. Я не пересказываю тексты своими словами только потому, что оригинальные цитаты

кажутся мне куда живее тех слов, которыми я мог бы рассказать о них.

Предположим далее, что хотя нужда человеческого рода продолжает быть такой же, как и в настоящее время

(т.е. нам нужна пища, одежда, жилье и пр.),

однако дух его настолько возвысился и так преисполнился дружелюбием и великодушием, что каждый человек

испытывает величайшую нежность к другому и заботится о собственных интересах не больше, чем об интересах

своих друзей. Очевидно, что в этом случае применение справедливости было бы приостановлено в силу столь

широко простирающейся благожелательности, при которой вопрос о границах и пределах собственности и

обязанностей даже не приходил бы на ум. Зачем должен я связывать другого письменным обязательством или

устным обещанием делать мне добро, когда знаю, что сильнейшая склонность уже побуждает его искать моего

счастья и он сам осуществит желаемую услугу. В тех же случаях, когда вред, который он наносит себе, больше

выгоды, достающейся мне, он знает, что благодаря моему врожденному человеколюбию и дружелюбию я должен

первым восстать против его опрометчивого великодушия (ibid, p. 180-181; там же, с. igi).

162

ЛЕКЦИЯ 11

(Прекрасно и тонко сказано!)

Зачем ставить межевые знаки между полем соседа и моим, когда мое сердце не проводит различия между нашими

интересами, а разделяет все его радости и печали с той же самой силой и живостью, как если бы они были моими

собственными? (ibid., p. i8i; там же).

Он продолжает в том же духе:

При нынешних склонностях человеческого сердца было бы, может быть, трудно найти совершенные примеры

столь широко простирающихся аффектов (ibid.; там же).

А затем он говорит, что в случае семей мы подходим довольно близко к этому примеру. Очевидно,

семья самого Юма была весьма дружной. Он пишет:

Чем сильнее взаимная благожелательность индивидов, тем больше она приближается к таким аффектам, до тех

пор пока среди этих индивидов не окажутся уничтожены все различия в собственности (ibid.; там же).

И опять же, хотя сам Юм не был женат, он весьма благожелательно смотрит на брак, эту

многообразную область человеческой жизни, и пишет:

Законы предполагают, что узы дружбы между супругами столь сильны

(здесь он все же допускает небольшую оговорку),

что исключают всякое разделение имущества, и, действительно, они часто обладают приписываемой им силой

(ibid.; там же).

Юм не ставит семейным узам и браку высшую оценку, но говорит, что в семьях, не считая самых

эксцентричных случаев, случаются длительные периоды, когда люди пользуются вещами сообща. Это

очевидно. В счастливых браках не бывает споров об имуществе, хотя понадобилось принять Закон об

имуществе замужних женщин, продукт размышлений экономиста (Джона Стюарта Милля), чтобы

популяризовать такое положение дел. Конец модели номер два.

163

ИСТОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

Модель номер три является обратным случаем: «Доведя каждое явление до его противоположности,

давайте рассмотрим, что было бы следствием этих новых ситуаций» (ibid., р. 181-182; там же, с. 192).

Предположим, что общество испытывает такую нужду в удовлетворении всех своих обычных потребностей, что

чрезвычайная бережливость и трудолюбие не могут спасти значительное количество людей от гибели, а все

общество в целом — от крайней нищеты. Тогда легко допустить, что при таком затруднительном положении

приостанавливается действие строгих законов справедливости, которые уступают место более сильным мотивам

нужды и самосохранения. Если бы осажденный город погибал от голода, могли бы мы вообразить, что люди

будут видеть какие-то средства спасения и терять жизнь из-за скрупулезного соблюдения того, что при других

обстоятельствах составляло бы правила справедливости? (ibid., p. 182; там же).

(Я пропущу кусок текста.)

Государство (public) и при менее безотлагательной нужде открывает амбары без согласия их хозяев, так как

правильно полагает, что компетенция гражданских властей, согласуясь со справедливостью, может простираться

настолько далеко. Но если бы некоторое число людей собралось, даже не будучи уполномочено законами или

властями (и стало так поступать), разве рассматривалось бы равное распределение хлеба во время голода, пусть и

посредством силы и даже насилия, как преступное и несправедливое? (ibid.; там же).

Конец модели номер три. Я зачитаю еще несколько абзацев:

Таким образом, правила воздаяния по заслугам, или справедливости (equity or justice), всецело зависят от частных

положений и условий, в которых находятся люди, и обязаны своим происхождением и существованием той