Марсель Мосс - Социальные функции священного

Что бросается в глаза в этом жертвоприношении, так это та постоянная непрерывность жизни, которой жертвоприношение обеспечивает постояное развертывание во времени и переходы из одного состояния в другое. Как только Дух выходит посредством жертвенного умерщвления, воскресая, он оказывается там, куда направляет его обряд. В Жертвоприношении во время Буфонии он находится в набитом соломой чучеле быка. Когда для воскрешения не существовало специальной церемонии, сохранение части жертвы или бескровного приношения было свидетельством неуничтожимости и присутствия души, пребывающей в этой части жертвы. В Риме сохраняли не только голову октябрьского коня, но и его кровь вплоть до палилий [425]. Пепел стельных коров, приносившихся в жертву 15 апреля во время Фордицидий, праздника римской богини земли Телус, тоже хранили до этой даты [426]. В Афинах прятали останки свиней, принесенных в жертву на Фесмо- фориях [427]. Эти останки служили телом для духа, высвобожденного жертвоприношением. Они позволяли завладеть им, использовать его, но в первую очередь — сохранить. Периодические жертвоприношения, приурочиваемые ко времени, когда земля обнажается, должны были обеспечивать непрерывность жизни природы, способствуя вычленению и закреплению сакральных свойств, которые необходимо было сохранить и которые через год должны были проявить себя в новых плодах земли, чтобы вновь воплотиться в новой жертве.

Последовательность аграрных жертвоприношений, таким образом, представляет собой непрерывный ряд собираний и распределений. Как только жертва становится духом, духовной сущностью, ее тотчас распределяют, растрачивают, чтобы посеять жизнь через ее посредство. Чтобы эта жизненная сила не растерялась (а потеря ее всегда риск, свидетельство чему — история Пелопса с плечом из слоновой кости), ее надо периодически собирать. Миф об Осирисе, разрозненные члены которого собирала Исида, — образ этого ритма и этого чередования. В итоге жертвоприношение в самом себе содержит понятие о регулярном возобновлении земледельческих работ, что является условием его периодичности. К тому же такое условие предполагается легендой, рассказывающей об учреждении этих жертвоприношений. Пифия предписывала бесконечно повторять Буфонии и прочие церемонии того же рода. Перерыв был немыслим.

Одним словом, как персонифицированное жертвоприношение обеспечивало жизнь личности, так объектное жертвоприношение в целом и аграрное в частности обеспечивали полноценное существование вещей.

Но в целом обрядовость аграрных жертвоприношений, один из типов которых мы только что проанализировали, была перегружена дополнительными обрядами и подвергалась достаточно сильным искажениям в зависимости от толкования, которое могли получить те или иные из ее составляющих. Сюда обычно примешиваются элементы магических обрядов, связанных с дождем и солнцем — жертву, например, топят или поливают водой. Огонь жертвоприношения или огни, которые специально разводят, изображают солнечный огонь [428]. С другой стороны, в некоторых случаях преобладающее место занимают обряды десакрализации (объекта, жертвователя), и тогда весь обряд может получить, как показал Фрэзер, черты настоящего искупительного жертвоприношения [429]. Дух поля, выходивший из жертвы, здесь принимал облик козла отпущения [430]. Аграрный праздник становился праздником Отпущения. В Греции мифы, рассказывавшие об учреждении этих праздников, часто представляли их как периодическое искупление, положившее начало тем или иным праздникам преступных деяний. Таков случай Буфоний [431].

Таким образом, аграрное жертвоприношение само по себе влекло за собой целый ряд последствий. Жертва торжественного заклания имела настолько высокую ценность, а сила экспансии посвящения — так велика, что произвольно ограничить его эффективность не представлялось возможным. Жертва — это центр притяжения и излучения. Вещи, которые соприкасались с жертвой, получали свою долю воздействия жертвы. Следовательно, произведенный эффект мог быть разным в зависимости от состояния лиц или объектов и природы удовлетворяемых потребностей.

Это особое значение жертвы ясно проявляется в одной из самых развитых форм исторической эволюции системы жертвоприношений — принесение в жертву бога. Действительно, именно в жертвоприношении божественного существа понятие жертвоприношения доходит до высшего своего выражения. В этой же форме оно проникло в позднейшие религии, породив представления и обряды, существующие и поныне.

Мы остановимся на том, каким образом аграрные жертвоприношения смогли оказаться отправным пунктом этой эволюции. Тесную связь между жертвоприношением бога и аграрными жертвоприношениями заметили уже Маннхардт и Фрэзер [432]. Мы не будем обращаться к тем аспектам проблемы, которые были рассмотрены ими, но попробуем при помощи некоторых дополнительных фактов показать, как эта форма жертвоприношения связана с самой сущностью механизма обряда жертвоприношения в целом. Особые усилия мы направим на то, чтобы определить, какой вклад в мифологию привнесло подобное развитие форм жертвоприношения.

Чтобы бог мог снизойти до роли жертвы, нужно, чтобы между его природой и природой жертвы было нечто общее. Чтобы он подверг себя уничтожению в качестве жертвы, необходимо, чтобы именно жертвоприношение его порождало. Конечно, в определенном смысле, такое условие выполняется при всех жертвоприношениях: ведь в жертве всегда есть нечто божественное, что высвобождается в момент принесения в жертву. Но божественная жертва — это не бог-жертва [433]. Сакральные свойства, приобретаемые предметами в религиозном обряде, не следует путать с вполне определенными личностями, которые являются объектами столь же четко определенных мифов и обрядов, и называются богами. Правда, рассматривая объектные жертвоприношения, мы уже имели возможность наблюдать, как принесение в жертву порождает существ, облик которых становится более отчетливым лишь в результате установления взаимосвязи с определенным объектом и их связанности с определенной функцией. Уже в рамках строительных жертвоприношений дух — это почти бог. Тем не менее очертания этих мифических существ в целом остаются смутными и неясными. Наибольшую определенность они приобретают, прежде всего, в аграрных жертвоприношениях. Эта их особенность объясняется рядом причин.

Во-первых, в этих жертвоприношениях бог и приносимая жертва обладают высокой степенью гомогенности. Дух дома — не то же самое, что дом, находящийся под его покровительством. А дух зерна, напротив, почти неотличим от воплощающего его зерна. Богу ячменя приносят жертвы, сделанные из ячменя, в котором он обитает. Поэтому можно предположить, что вследствие этой однородности и вытекающей из этого факта слитности жертвы с духом жертва окажется способна к передаче данному духу собственной индивидуальности. Но до тех пор она — просто первый сноп жатвы или первые собранные плоды. Дух, как и жертва, остается субстанцией сугубо аграрной природы [434]. Он покидает поле только затем, чтобы сразу в него вернуться. Он конкретизируется лишь в тот определенный момент, когда сосредоточивается в жертве. Как только ее уничтожили, он снова разливается по всей сельскохозяйственной культуре, которой дает жизнь, делаясь тем самым опять бесформенным и безличным. Для того чтобы его облик приобрел более четкие очертания, должны ослабнуть связи, соединяющие его с полями; а для этого необходимо, чтобы сама жертва менее походила на объекты, которые представляет. Первый шаг на этом пути делается, когда, как это часто случается, посвящаемый сноп получает название или даже форму какого-то животного или человека. Иногда даже, словно для того, чтобы сделать переход более явственным, внутрь снопа заключают [435]живое существо, например, корову, козла, петуха, которое становится коровой, козлом, петухом урожая. Тем самым жертва утрачивает часть своей аграрной сущности в той же мере, в какой дух отделяется от своего носителя. Эта независимость еще усиливается, когда сноп заменяют жертвенным животным. При этом сходство, которое оно сохраняет с тем, что должна воплощать, делается настолько отдаленным, что порой его трудно заметить. Только путем сравнения удалось выявить, что бык и козел Диониса, лошадь и свинья Деметры некогда воплощали собой живое начало зерновых и винограда. Но наивысшей степени дифференциация достигает, когда роль жертвы исполняет человек [436], привнося в акт жертвоприношения собственную автономию. Тогда дух становится совершенно самостоятельным существом, которое обладает собственным именем и которое начинает существовать в легенде за пределами празднеств и жертвоприношений. Таким образом сила, олицетворяющая собой поля, постепенно делается внешней по отношению к ним [437]и персонифицируется.