Михаил Черемных - Возвращение в Сары-Черек

На картах последних лет я прочитывал имена знакомых мне геоботаников – М.Д. Петровой, Л.М. Фомичовой, Е.П. Ландышевой, Т.П. Тамбовцевой, Л. Печкиной… Составляемые ими карты 1980-1990-х годов изготовлялись в виде удобных красивых планшетов. С геоботаниками Киргизгипрозема мне доводилось выезжать в экспедиции и бывать с ними в маршрутах. Это было романтичное советское время нескончаемого ожидания перемен, когда человек чувствовал свою полезность обществу и был занят ответственным делом. Тогда наука была еще наукой, и все понимали, что она нужна обществу, и никто не осмеливался её унизить, например, лишить финансирования. Институты были полны сотрудников. Уходили одни, приходили другие. Покинув Сары-Челек, я оказался среди интересных людей, в круговороте новых важных дел, сразу же выехал с заданием в район реки Кыркара, на территорию сопредельную с Казахстаном. Там, неподалеку от нашего академического стационара – четырёх вагончиков, пристроилась одинокая палатка Киргизгипрозема. Мы уступили своим соседям вагончик, а я присоединился к ним, по инициативе доктора A. C. Цеканова, который представил меня как солидного знатока растений и поручил мне помочь девушкам Тане и Ларисе в определении гербария и поработать с ними в маршрутах. В действительности же я научился от сотрудниц Киргизгипрозема больше, чем они от меня. Мы путешествовали на лошадях. Описали луковые, вероятно с луком косым (Allium obliquum), поймы, по реке Ири-Суу, в Кунгей-Алатоо; заросли караганы гривастой (Caragana jubata), которая свечами возвышалась над арчовыми стланиками, обрамленная ночным инеем сверкала в утреннем солнце; густые, из ивы алатавской (Salix alatavica), криволесья, по днищам крутых ущелий; типчаковые степи, флёмисовые и манжетковые луга в высокогорьях; еловые леса по склонам в живописных урочищах Джиргалан (впадает в Иссык-Куль), Тюп, Учкашка, Чен-Джаналач и Турук. Мы сделали десятки описаний, но это из другой книги.

Накопленные за камеральный период вопросы необходимо было разрешать на местах. Дальнейшая работа над геоботанической картой сопрягалась с экспедиционными выездами. Так были организованы поездки в Алайскую долину, в Ферганский хребет, в Кунгей Алатоо, на озеро Сонг-Куль, в уже упомянутую Кыркару, в отроги хребта Нарын-Тоо, в Чаткальский хребет. И вот мы сидим в кузове крытой машины, смотрим «телевизор». Это переднее окно в брезентовой стенке кузова. Когда от дорожной пыли и от высокогорных сквозняков задраены все отверстия, окна, задний полог плотно закрыт с наружи, переднее окно ярко светится. В его контуре мелькают склоны гор, скалы, поляны залитые солнцем, поля, дома, мосты…, взоры всех сидящих устремлены на этот светящийся квадрат…, а на экране в это время проплывают альпийские поляны Сусамырской долины – низкотравные ковровые лужайки. Я всматриваюсь в белые, невысокие цветы, мелькающие около дороги, но так и не узнал, что это – крупки, ясколки, что иное? Ими усыпаны террасы, протекающей рядом одноименной с долиной реки, местами гуще, реже, создаётся впечатление только что выпавшего снега. В отдалении видны кирпично-желтые аспекты троллиусов, здесь же лютиковые луговины и светло-желтые, характерные коврики хориспоры, сиреневые пятна хохлатки Ледебура. В километре на склоне – низкое подобие леса – заросли ив с участием березы. Мы выезжаем из Сусамырской долины, короткий подъём среди обширных снежников, покрывающих северный склон. Перевал Ала-Бель, 3184 м.

Чичкан начался густыми сочными эремурусниками, стланниковой туркестанской арчёй, тёмно-зелеными лепёшками растущей среди эремурусов. Почти сразу же арча стала высокоствольной, появились ельники. Арчевники и ельники, с густыми кустарниками, покрывали склоны. Среди кустарников преобладала афлатуния ильмолистная, встречались рябина, жимолость узкоцветковая, барбарис, спирея зверобоелистная, бересклет Семенова, княжик сибирский, абелия щитковидная. Арчевники, ельники и кустарники так и тянулись широкой полосой по крутым бортам ущелья. В районе слияния Чичкана с Кичи-Арымой остановились. Эмиль Джапарович распаковал свои эскизы и краски, удалился на берег Чичкана, а я пошел на склоны, в густые заросли афлатунии, за очередными описаниями. Вернулись к ужину…

Как много воды несет Чичкан – бурлящий белый поток метров 15 шириной, его не так-то просто перейти. Ложе устилают крупные окатанные валуны. Кое-где они ровными бортиками окантовывают берег. Часты островки со злаковым травостоем из вейников, ячменя короткоостистого, заросшие ивой. В пойме лесочки из тополя черного, березы, боярышника туркестанского, трех-четырех видов ив, несколышх видов шиповников.

По склону, среди кустарников, наблюдалось массовое цветение декоративного лука победного, или черемши (Allium victorialis), как правило с двумя широкими листочками у основания. Я не сразу узнал знакомую мне по Сибири черемшу. Здесь это растение было высокое – 0,7-0,9 метра – и стройное.

Мы проезжаем елово-арчевый Чичкан. Из-за суровых зим здесь нет фруктовых и ореховых деревьев, нет населенных пунктов, несмотря на то, что места прекрасные. Возможно, это опасное для поселений ущелье, из-за разливов Чичкана по низкой и узкой пойме, частых, непредсказуемых сходов снежных лавин, селевых потоков. Постепенно арча на склонах и на камнях стала редкой, тугаи вдоль поймы – узкими, появились ксерофильные подушечники, на склонах стала преобладать полынь обильная (Artemisia prolixa) – невысокий, ветвящийся, войлочноопушенный полукустарник – один из главных эдификаторов полупустынь в этой части Тянь-Шаня. Появились также однолетние костры [2] Здесь и в дальнейшем мы имеем в виду виды однолетних, невысоких, 0.1-0.2 м, злаков, усыхающих уже в начале лета: костер острозубый (Bromus oxyodon), костер кровельный (Anisantha tectorum) и других, формирующих весной сочно-зеленые густые лужайки. , шток-роза (Alcea nudiflora), перовския (Perovscia angustifolia). Последняя, как писал В.И. Липский, вообще характеризует пустынные, бесплодные места. За Токтогулом пошли сплошные полынники с эремурусами по песчано-глинистым обнажениям – чапам. Аспекты дальних склонов стали бурыми. Поселок Бала-Кичикан, мост, поселок Торкент, мост через реку Нарын. Днища ущелий, впадающих в Нарын, затянуты темно-зелеными, низенькими кустарниками, главным образом вишней тяныпаньской (Cerasus tinschanica). Долина расширилась, появилось земледелие, справа и слева – чапы. За чапами, справа, высокая гряда Узунахматских гор, слева, вдалеке, заснеженный хребет Кёкирим-Тау. Чапы имеют вид горного отрога. На фоне ярко-желтого до белого песчаника – бурый, выгоревший налет растительности. Мы пересекаем эти холмы, но чапы по правую сторону продолжались, выдвинув вперед основания – лапы, они напоминали плотно прижавшихся Сфинксов. Это чаповое побережья Нарына. Река Кара-Суу – токтогульская. Видны по холмистой местности низкие, редко высокие кустарники и коренастые ферулы среди камней. При подъезде к Таш-Кумыру начинаются ячменные степи, из ячменя луковичного (Hordeum bulbosum), ими были покрыты окружающие Таш-Кумыр холмы, ниже они чередовались с пустынными формациями гипсофитов на пестроцветах [3] Тоже что и чапы – обнажения соленосных глин, конгломератов, песчаников, мергелей, слагающих сильно расчлененные пустынные предгорья и низкие возвышенности Тянь-Шаня. Имеют разные, в том числе и яркие цветовые оттенки и нередко – причудливые формы. . Там, на обнажениях глин, изрезанного, пустынного ландшафта, где как в печке все раскалено, мы видим невысокие – 0,4–0,8 метра – причудливые растения, похожие на маленькие деревья. Это солянка горная [4] Многолетнее, с деревянистым стеблем травянистое растение пустынных высокогорий и среднегорий (сем. маревых). , придающая антропогенному ландшафту экзотический вид. Проезжая эти места я вспомнил свою первую поездку в Таш-Кумыр, которую, впрочем, никогда не забывал. Здесь уже более 100 лет ведется добыча каменного угля, в количестве, покрывающем до 20-25 % потребностей Киргизии. Пласты расположены на разной глубине и имеют мощность 20-30 до 50 и более метров. Со временем пустоты начали проседать, а на поверхности земли стали образовываться провалы, трещины, ямы, сильно уродующие естественный природный ландшафт, превращая его в специфическую безжизненную пустыню. Последствия этих угольных разработок будут сказываться еще многие годы. По заданию Института, я был направлен сюда в командировку для обследования состояния растительности на этих антропогенных ландшафтах. Так состоялась моя самая неудачная поездка по Киргизии. Накануне мне снилась огромная зеленая гора, наверху присыпанная снегом и наш караван застрял в этих снегах на пути к каким-то озёрам… Несмотря на мои протесты, в командировку меня все же отправили. Из Аркита, куда я первым делом прибыл и откуда намеревался через несколько дней уехать в Таш-Кумыр, я совершил две блестящие по результативности экскурсии: на отрог Тау-Ока – вершину Ыйгыржал, и на отрог Ат-Джайлоо. И там и там я бывал раньше. Маршруты были неторопливы, насыщены интересными наблюдениями. Я собирал растения, уже не все подряд, много фотографировал. Между экскурсиями ночевали на плотине, на водоразделе Ири-Кель – Сары-Камыш, 2005 метров, в киргизской юрте, выпили немало кумыса, много разговаривали, было интересно и весело. Мне не терпелось начать новый подъём на перевалы, я чувствовал себя полным знаний и сил. Затем последовал маршрут на Ат- Джайлоо, у основания этого отрога, у маленького озерца Бакалы, качали мед, и мы поели меда из сот с лепешками и чаем… Моим спутником все эти дни был молодой местный парень, работавший в Сары-Челеке лаборантом. Довольный тем, что все так благополучно происходит, я забыл про свой сон, предвещавший мне в лучшем случае трудности. Уже в поселке произошло еще одно приятное событие, меня встретил и позвал к себе в гости Артыкбай, мой бывший лаборант. Артыкбай наложил мне в сумку овощей и вареного мяса прямо со стола, который стоял накрытым может быть уже дня три… Тогда у меня оставалось еще несколько свободных дней, и я планировал потратить их на поиски редкого, нового для науки лука, названия которому еще не было придумано. Я находил этот лук неоднократно, по закустаренным бортам Ходжа-Аты, в интервале высот 1300-1500 м, и не подозревал в нём нового для науки вида. Не удивительно, что гербарных листов с ним оказалось мало, так как я отнёс его к угнетенным особям лука Барщевского. Просмотревшие мою коллекцию, в прошлом году, флористы из Ленинграда, попросили при возможности повторить сборы и взяли у меня единственные экземпляры. И вот такая возможность появилась. Вернувшись в свою комнату, я плотненько поел, предусмотрительно оставив половину подаренных Артыкбаем припасов на утро, продумывая при этом предстоящие приятные поиски на склонах, прямо напротив дома, в котором остановился, и лёг спать.