Николай Мальцев - Зарубки памяти на скрижалях истории. Алгоритмы и ребусы русофобии Запада

Когда клубника была продана, мы поровну поделили выручку и были очень довольны. Каждому пришлось примерно по 23 рубля, что по тем временам были просто «бешеные» деньги. За бессонную и напряженную ночь мы так зверски устали, что у нас уже не было сил отметить успех победной выпивкой. Договорились через два дня при хорошей погоде встретиться в 11 часов вечера у вечернего рабочего поезда на станции Сабурово для повторного воровства клубники. На том и расстались. Я уехал домой, в свою деревню, отсыпаться и готовиться к очередной операции. И второй ночной поход оказался таким же удачным. Сказался опыт предыдущего ночного сбора, и мы вернулись с плантации значительно раньше. Долго пришлось ждать поезда, успели подремать по очереди, чтобы не проспать поезд. Однако рыночная цена клубники уже упала, и денежная выручка оказалась меньше прежней.

Договорились повторить ночной поход за клубникой и третий раз. Этот третий поход прошел без происшествий, кроме того, что мы всю ночь перемещались по совхозному саду в поисках необработанной плантации, прошли, наверное, в общей сложности километров 12–15, но так и не нашли плантации несобранного урожая. Нормальной клубники просто не было. Нам хватило её для того, чтобы набить желудки, но наши ведра остались полупустыми. Разочарование было колоссальным, а утренняя усталость от бессонной ночи и непрерывного хождения казалась просто непереносимой. Мы буквально валились с ног. Клубника сошла, и легкий заработок с риском и адреналином на этом закончился. Мы не условились об очередной встрече. Я проводил своих друзей до утреннего рабочего поезда и ушел домой отсыпаться. Все завершилось благополучно. Если я и встречался с тамбовскими ребятами до начала нового 1961–62 учебного года, то только для того, чтобы собраться у кого-нибудь из них на квартире, вволю поиграть в «Кинга» и втайне от его родителей распить между делом бутылку-другую вина.

Беда нагрянула неожиданно и там, где мы её и не ждали. К первому сентября студенты, как положено, собрались в техникуме на продолжение занятий. Но вместо занятий нас посадили в разбитые допотопные автобусы и отправили километров за 30 от Котовска в какой-то периферийный колхоз для уборки урожая картофеля. Район не помню, как и название села. Но точно знаю, что отправили нас в другую сторону от моей деревни и железной дороги, даже приличной автомобильной дороги там не было. Мы попали в настоящую российскую глубинку. Поселили нас в каком-то заброшенном доме, и спали мы на засаленных матрасах, расстеленных прямо на полу, который, видимо для отепления, был покрыт толстым слоем свежескошенной соломы. Работали мы шаляй-валяй, но худо-бедно за день убирали приличную площадь картофельного поля. Выполняли и какие-то другие колхозные дела, сейчас уже не упомню. Несмотря на нашу хилую работу, кормили нас как на убой, плотно и основательно, с избытком молочной и мясной продукции.

Запомнилась мне не сама работа, а ночная ловля рыбы с местными ребятами. Деревня стояла на берегу мелкой речушки, шириной всего три-четыре метра, но встречались на ней и более широкие заводи и плесы. Я быстро сдружился с деревенскими ребятами, угостил их водкой, благо что хороший резерв денег сохранился от продажи ворованной клубники. Они почувствовали ко мне и моим тамбовским друзьям искреннее расположение и пригласили нас на ночную рыбалку. Я вообще рыбалкой никогда не увлекался, хотя удочку умел держать и иногда ловил вместе с деревенскими пацанами карасей в нашем колхозном пруду. Никаких речек рядом с моей деревней не было, и других способов ловли рыбы я не знал. Оказалось, что в этой глубинке ребята используют для ловли рыбы лодку, хороший электрический фонарь и длинную острогу с металлическим наконечником.

Через час после наступления темноты рыбины в речке засыпали и становились неподвижными. Мы по два-три человека садились в лодку и начинали рыбалку. Один тихо шевелил веслом, медленно продвигая лодку по течению узкого речного протока, другой светил фонарем на дно речушки, выискивая заснувших рыбин, а третий стоял на носу лодки с острогой в готовности быстрым движением наколоть обнаруженную рыбину на острогу, вытащить её из воды и снять с остроги на дно лодки. Насколько я сейчас понимаю, такой метод рыбалки наверняка был запрещенным. Но никто об этом не упоминал, хотя деревенские местные ребята должны были знать о запрете такого способа рыбной ловли. Но если бы мы, студенты, знали о запрете, то никогда не отказались от такого быстрого способа лова рыбы. Поразительно, что этим способом лова пользовались все местные жители. Тем не менее речка была сказочно богата рыбой. Чуть ли не через каждые три минуты мы обнаруживали крупную рыбину, вытаскивали её острогой из воды и бросали на днище лодки.

Остальные рыбаки следовали за лодкой по берегу и просились самим порыбачить. После пяти-шести удачно выловленных рыбин лодка причаливала к берегу, и экипаж менялся новой тройкой рыбаков. Азарт охватил даже тех тамбовских ребят, которые ни разу не держали в руках удочку. Всем хотелось выловить хотя бы одну рыбину. Деревенские понимали нас и предоставляли такую возможность, ненавязчиво объясняя каждому новичку тайны и тонкости такого способа рыбной ловли. Через час общего азарта выловленной рыбы было достаточно на хорошую уху. В уютном месте, сызмальства известном деревенским подросткам, общими усилиями разжигали костер. Наши хозяева доставали из своего тайника заранее спрятанные там котелок, кастрюли, ножи, ложки и даже картошку, буханку хлеба и специи. Под общее ликование начиналось таинство приготовления на ночном костре рыбацкой ухи.

Была поздняя ночь ранней, но уже холодной осени. К ухе полагалось спиртное для «сугреву» и отмечания нашего рыбацкого успеха. Деревенская молодежь не имела денег, и спиртного не было заранее заготовлено, а магазин по ночам в те советские времена никогда не работал. Но я-то знал, что практически в каждом деревенском доме в 60-годах прошлого века гнали самогон для внутреннего потребления. Продавать самогон отваживались не все жители. Но находились в каждой деревне бедные многодетные семьи или просто жадные до левого заработка жители, которые ради личной наживы и мелкого обогащения продавали самогон в любое время дня и ночи. У меня и моих тамбовских друзей деньги имелись, и мы предложили местным парням проводить нас до одного из ночных шинков, чтобы отоварится самогонной выпивкой. Местные ребята замялись, но сообщили, что ночные шинки-то у них есть, но вся монополия продажи самогона принадлежит цыганским семьям. Самогон у цыган слабый и низкого качества, но, боясь цыганского проклятья, даже самые жадные местные жители деревни прекратили продажу качественного самогона.