Николай Мальцев - Зарубки памяти на скрижалях истории. Алгоритмы и ребусы русофобии Запада

Как мне там спалось и чем кормили, я помню плохо. Каждый день не Чуриков, а какой-то штатный районный следователь вызывал на допрос и предлагал сознаться в содеянной краже частного улья, и каждый раз я повторял, что был пьян, но к краже не причастен. Через неделю меня вызвали на свидание с матерью. Видимо, о моем задержании ей сообщил сам участковый Чуриков. Вся в слезах и неописуемом горе она бросилась ко мне и умоляла во всем сознаться, если я был участником кражи. Хотя это было для меня крайне тяжело, но пришлось и матери солгать, что я не причастен к краже. Когда я лгал и придерживался своей версии о непричастности к краже, я не столько заботился о себе, сколько старался уберечь мать от позора, что её сын, учащийся техникума, тоже оказался вором, как и его деревенские друзья-шалопаи, которые бросили школу, даже не окончив десятилетку. Придерживаясь своей версии о непричастности к краже и ясно понимая, что нет никаких улик и никаких прямых свидетелей, я совершенно забыл о других участниках кражи – моих тамбовских друзьях.

Я был полностью уверен, что они тоже станут отрицать свое участие в краже и дело будет спущено на тормозах и полностью развалится. Но тут я жестоко ошибся. Как позже выяснилось, моих тамбовских друзей в изолятор не сажали, но прибывший из Тамбова по месту их прописки в Котовский индустриальный техникум следователь по очереди вызывал их после занятий в отдельный кабинет и снимал письменные показания с каждого. Он мог использовать разночтения показаний, чтобы уличить их во лжи, а мог просто убедить, что им ничего не будет, если они укажут, что организатором и инициатором кражи был Мальцев, а они просто подчинялись его указаниям. Милиция в советское время умела работать профессионально, причем без физического насилия. Ничего не скажешь – не чета современной полиции. Могу лишь сказать, что тамбовский следователь прекрасно справился с раскрытием этого преступления.

Абсолютно все мои тамбовские друзья, все до одного, дали признательные показания и в один голос письменно заверили, что Мальцев был организатором, а они действовали по принуждению, в чем искренне раскаиваются и просят снисхождения. Прошло ещё несколько дней после посещения матери следственного изолятора, и вот при очередном допросе в комнате для допросов следователь оказался не один, а вместе с участковым Чуриковым. На вопрос следователя о причастности к краже я повторил затверженную версию о своей невиновности. Тут Чуриков раскрыл свой планшет и веером разложил передо мной признательные показания моих тамбовских товарищей. Прочитав их, я был поражен до шокового состояния таким коварным предательством и желанием свалить всю вину за совершенное на меня одного. А ведь я их считал настоящими товарищами.

Ну сознались бы, слабость я бы простил, все-таки люди другой, недеревенской, закваски, но они открыто оболгали меня, что будто бы я их принудил пойти и развалить улей, чтобы украсть семь рамок сотового меда. Момент этого чтения перевернул всю мою душу, и я навсегда разуверился в надежности и прочности мужской дружбы. Я убедился, что люди разные и по себе мерить даже близких друзей невозможно. Это разочарование в мужской дружбе, которое меня охватило при чтении этих лживых доносов, сохранилось на всю жизнь. Позже, во времена своей последующей жизни, я близко и дружески общался со множеством людей, но, однажды испытав коварство предательства, уже никогда и ни с кем не вступал в доверительные отношения полной искренности. Частичная искренность возможна только в том случае, если люди объединены взаимной симпатией на основе общей любви и страсти к какому-нибудь виду творческой деятельности. Духовных соратников по моей теме творчества я не встречал, а бытовая мужская дружба обычной болтологии меня никогда не устраивала и не устраивает в наше время.

Практически полная искренность между людьми невозможна. По объективным данным главных мировых религий, духовно-телесным началом современного греховного человечества является потомство лицемера и братоубийцы Каина и его младшего брата Сифа. За прошедшие семь тысячелетий в результате половых контактов и генных мутаций все люди Земли стали в той или иной степени лицемерами и потенциальными или реальными братоубийцами. Это историческая реальность, которая подтверждается кровавыми событиями и невиданной лживостью, лукавством и лицемерием современного человеческого общества. Все мы являемся в той или иной степени лицемерами. Тот человек, который по своей ДНК-генеалогии, воспитанию или окружению стоит ближе к «Старшему брату» Каину, является и большим лицемером. Но абсолютно искренних людей, у которых слова совпадали бы полностью с их мыслями, в наше время не существует. Также и нет людей единожды не солгавших.

Я тоже не являюсь исключением. Хотя лгал мало, но не до конца искренним даже со своим окружением приходилось бывать чаще. Во многом я стал самодостаточным и без искренней дружбы. В то же время я сохранил доверчивость к людским словам. За эту доверчивость был больно и многократно обманут и наказан, но умею прощать и в этом нахожу радость и удовлетворение. Так провел жизнь и особо от этого не страдаю. К старости пришел к твердому убеждению, что внутренняя созерцательность мне больше принесла пользы, чем любая дружеская болтовня о каких-то бытовых проблемах, которая только съедает время человеческой жизни, но не приводит к духовному совершенству. Есть и ещё один плюс. Люди к старости страдают от одиночества. Я же всегда ищу одиночества и радуюсь своему созерцательному одиночеству, как божественной награде. Даже одиночество камеры следственного изолятора меня не испугало. Тем не менее, читая в кабинете милицейского следователя так называемые признания своих друзей, я испытал глубочайшее разочарование.

Все это многодневное заточение в одиночной камере оказалось пустой тратой сил и нервной энергии. Но дело даже не в этом. Душа ныла и болела, что я солгал матери. Этого я никогда себе не простил и не прощу. Каюсь перед матерью и после её смерти. Припертый к стенке, я, конечно, попросил лист бумаги и сознался в содеянной краже, причем подтвердил, чтобы уменьшить вину моих бывших товарищей, что все их показания соответствуют действительности. Меня тут же отпустили. Выдали все вещи – ремень, шнурки от туфель, конспекты, деньги и документы, которые были при мне до задержания. Дали справку, что я не самовольно уклонялся от занятий, а был задержан милицией, и приказали следовать в Котовск и до подготовки материалов к суду продолжать учебу в техникуме. Я провел ночь в своем деревенском доме. Как мог успокоил родителей, что все обойдется. Отец молчал. Мать продолжала находиться в глубокой тревоге. Мои успокоения на неё не действовали. Она ожидала плохих последствий, вплоть до исключения из техникума и нового тюремного заключения.