Леонид Василенко - Введение в русскую религиозную философию

«Я называю истинным, или положительным, всеединством такое, в каком единое существует не на счет всех или в ущерб им, а в пользу всех. Ложное, отрицательное единство подавляет или поглощает входящие в него элементы и само оказывается, таким образом, пустотою ; истинное единство сохраняет и усиливает свои элементы, осуществляясь в них как полнота бытия» (т. VII, с. 74).

Тема Всеединства не нова. Она появилась в древнегреческой философии в связи с проблемой единого и многого. Более близкие предшественники – Николай Кузанский, Шеллинг и др. представители немецкого классического идеализма. Соловьев относится как философ к этой традиции, хотя и выступает как ее критик. Многие отмечали, что его выбор этого направления вполне естественен и по-своему согласуется с общей установкой многих русских мыслителей, начиная с ранних славянофилов, на то, чтобы найти и противопоставить расколотости современного мира «идеал» или «проект» ее преодоления. Многие русские философы, как мы увидим ниже, работали в русле идей Всеединства и после Соловьева, что говорит о неслучайности его выбора.

Однако Соловьев считал недостаточным ограничиваться одной только философией, когда занялся построением своего проекта Всеединства. Он назвал свою философию «свободной теософией» и придал гностический характер своему проекту. Разумеется, он противопоставил его теософии А. Безант и Е. Блаватской, у которых все духовное подменялось «тонко-материальным», а отсюда прямая дорога в оккультизм. «Свободная теософия» Соловьева претендовала на большее – на свободное согласие разума и сердца воспринять истину, которая вечно пребывает в Боге и должна осуществиться в нашей жизни. Платоническое звучание такой постановки вопроса не вызывает сомнений. А их теософию он отверг, подав свою как «цельное знание», соединяющее три вида знаний – научное, философское и религиозное.

Соловьев ждал от «цельного знания» того, о чем мечтали и чего не смогли достичь философы всех времен и народов, – вхождения в самую суть Бытия, полного единства разума человека с истиной Бытия, безошибочного ее воспроизведения мыслью человека, охваченного Бытием. В истину Бытия, в таинственную глубину сущего, считал он, вводит вера. В этом родственность мысли Соловьева ранним славянофилам, но во многом он заметно от них отличается.

Свою теософию Соловьев соединил со «свободной теократией» и «свободной теургией». Это было вызвано следующей причиной. Если считать человека существом чувствующим, познающим и имеющим волю к действию, то познавательную деятельность следует правильно сочетать с социально-практической, включая политику, экономику и организацию церковных дел (это задачи теократии), и с творческой деятельностью в сфере культуры, которую не следует отрывать от религиозно-мистической жизни человека (так называемая теургия – греч. «богоделание»). В теократии главное – это духовная власть, способная организовать социально-политическую жизнь и культуру в подчинении Высшей воле, чтобы создать Царство Божие на земле. А в теургии – воздействие на мир религиозным творчеством, «реализация человеком божественного начала во всей эмпирической, природной действительности, осуществление человеком божественных сил в самом реальном бытии природы» (6, т. III, с. 352). Посредством теософии, теократии и теургии Всеединство должно охватить все стороны человеческой жизни.

Таким Всеединство предстает, если идти к нему «снизу», «изнутри» нашего мира, от тех задач, которые Соловьев поставил на первое место. Этим он, однако, не ограничился, посчитав нужным привлечь также и высший небесный прообраз Всеединства. Тут Соловьев поступил как платоник, решив, что чаемое земное Всеединство нужно прочно укоренить в небесной реальности. Небесное Всеединство он назвал «истинно-сущим», Абсолютом. Это всеохватывающее Единое, высшая идеальная реальность. Она не только трансцендентна, но и имманентна. Она таится в глубинах всякого конкретного сущего, в глубинах души каждого человека.

Откуда мы можем знать, что она есть? Отвечая, Соловьев говорил, что существует непосредственное духовное чувство, «мистическая интуиция», которая с несомненностью приоткрывает нам присутствие Всеединства в нас самих и во всем существующем. Соловьев имел мистический опыт, который он понимал как опыт живого присутствия Всеединого или абсолютной Первореальности. Переживаниям своим он полностью доверял и считал, что такой опыт доступен всем и, вероятно, у всех одинаков, поэтому он не дал никаких описаний того, какие духовные шаги должен проделать тот, кто хотел бы его лично пережить. Он также не дал указаний, как удостовериться в подлинности и чистоте этого опыта, в том, что он правильно осмысливается. Он ограничился указанием на любовь, которая обращена от Абсолюта к множественности сущего и вызывает ответную любовь человека. Эта любовь и должна безошибочно вводить человека на путь познания Абсолюта.

У Соловьева есть еще одна линия рассуждений – метафизическая. Она ведет к нашему миру «сверху», или от Абсолюта. Абсолют пребывает вне и превыше всего существующего, он недоступен для рационального познания. В своей трансцендентности, рассуждал Соловьев, Абсолют является источником «своего другого», которое следует понимать как абсолютное первоначало мира. Через «свое другое» Абсолют становится доступен осмыслению. Абсолют противостоит «своему другому», противополагает его себе и одновременно объединяет его с собой.

«Свое другое» – это еще не наш мир, а его высший замысел, замысел всесовершенного единства многообразия всего существующего, «мир в Абсолюте». Соловьев назвал его также «душой мира» (лат. anima mundi ), Софией, высшей разумной силой в Боге, которая несет в себе целостный образ того, каким должен стать мир. Всеединство небесное несет в себе высшую «софийную» основу мира, которая является источником его разумного устроения и его единения в любви и благе.

Многие справедливо считают эту метафизику Абсолюта и «другого» неясной и неубедительной. Она действительно слишком схематична и неоригинальна, не говоря о том, что она не имеет ничего общего с догматическим учением Церкви о Боге и мире. Ближайшим из тех, кто рисовал подобные картины, правда, посложнее, чем Соловьев, должен быть назван Шеллинг, за которым, как отмечали многие, угадывается фигура гностика Якоба Беме, а еще дальше усматривали влияние упрощенно понятой Каббалы.

Эта метафизика понадобилась для описания того, как наш расколотый мир может быть приведен к Всеединству. Высшее небесное Всеединство является в интерпретации Соловьева мощной объединяющей силой для всего, что разделено и фрагментировано в нашем мире. София предстает могучим двигателем глобального процесса становления Всеединства на Земле, гарантом его успешности. Для описания становления «здешнего» Всеединства привлекается еще одна философско-историческая схема. Всеединство развивается в нашем мире от изначальной простой формы через ее дифференциацию в сторону раскрытия внутреннего разнообразия, т. е. множественности, к зрелой форме, которая впоследствии должна охватить разнообразие в качественно новом, высшем единстве. Человечество включено в это растущее мировое Всеединство не только эмпирически (экономикой, техникой, политическими системами, культурой), но еще и на уровне «мировой души», понимаемой здесь, в отличие от небесной anima mundi , как всеобщая душа человеческого рода.