Екатерина Самойлова - Юридическая психология. Социальная юриспруденция. 2 том

Кстати, коренные клинчане знают эту легенду, и передают ее, из уст в уста вот уже пятое столетие.

Еще в 1790 году некто Ганс Штельцер писал:

«Цель наказания может быть только одна – исправление преступника так, чтобы он, по собственному своему почину, перестал быть опасным для общественного спокойствия»

Тем не менее, такой принцип никогда и нигде не осуществлялся, начиная с библейских времен. Во все последующие века и у всех народов, за исключением каннибалов, пигмеев и австралийских аборигенов, которых цивилизация не коснулась, наказание никогда не имело ни какой иной цели, кроме как лишения свободы. Только ради этой цели и возникла пенитенциарная система. «Перевоспитание» преступника, как показывает история, было своеобразным самооправданием свободного общества, отвечающего насилием на насилие. За маской «исправления» всегда скрывалась первобытная месть толпы, действующей с библейских времен по принципу «око за око» (Зигмунд Фрейд. «Человек по имени Моисей», 1936 г.) Но, как тогда иначе объяснить вселенскую жалость к преступникам? «Все они убийцы или воры, Как судил им рок. Полюбил я грустные их взоры С впадинами щек». Так выразил эту жалость к пойманному и осужденному преступнику Сергей Есенин. Мнение З. Фрейда об истинных причинах появления пенитенциарной системы как одного из столпов и символов цивилизации библейского времени, придерживается также великий мыслитель и наш современник Мишель Поль Фуко в книге «Надзор и наказания» («Surveiller et Punir», 1975).

Юрий Алексеевич Алферов, посвятивший всю свою научную и трудовую жизнь изучением преступления и наказания, разработавший концепцию пенитенциарной социологии, в конце жизни пришел к выводу, что «все известные методы и способы перевоспитания преступника не дают желаемых результатов». Он организовал «Научный Центр» по разработке нетрадиционных методов диагностики и перевоспитания личности осужденного. За образец взял существовавший до Октябрьской революции «Московский кабинет по изучению личности преступника и преступности», где названные проблемы решались с позиций антропологического, психологического, психиатрического, биохимического и «нетрадиционного» подходов к преступнику. В поисках новых методов понимания преступника и преступности, Ю. А. Алферов опирался на труды П. Д. Успенского (см.: «Психология возможной эволюции человека». «Пресс Украина», 1922) и работы английского врача и психолога Э. Берна. В частности на его «Введение в психиатрию и психологию для непосвященных». Он выпустил ряд книг теоретического и прикладного характера по пенитенциарной социологии, с точки зрения нетрадиционных методов. К нетрадиционным методам он относил как научные, так и оккультные способы понимания человека и воздействия на него (см., Ю. А. Алферов. «Пенитенциарная социология: невербальная диагностика личности (нетрадиционные методы)». М., «Домодедово». 1996 г.). К изменениям, происшедшим в пенитенциарной системе в нашей стране после распада СССР, он отнесся негативно, считая их «эклектическими и формальными».

И все же главным в перевоспитании преступника Ю. А. Алферов продолжал считать трудовую деятельность. Так он организовал в Республиканском институте повышения квалификации сотрудников МВД выставку произведений труда и творчества заключенных. На этой выставке побывало много иностранцев. В книге отзывов одни положительные оценки. Вместе с коллегами из США, он организовал Международную конференцию в Остине, штат Техас, которая называлась «Творчество заключенных США и России». На этой конференции Ю. А. Алферов предложил нетрадиционные методы понимания преступника и преступности. При этом он опирался на высказывания Авраама Линкольна (1864 г), намечавшего «избавить Америку от тюрем и лагерей с колючей проволокой», цитировал Артура Шопенгауэра, считавшего основными мотивами преступлений «злобу», «зависть» и «не верно понятое сострадание», призывал к изучению эзотерики как Востока, так и Южной Америки и Австралии.

И все же, как полагал Ю. А. Алферов, основным фактором в перевоспитании преступников является труд. Но если в советской пенитенциарной системе преступников перевоспитывали коллективным трудом (все великие стройки первых пятилеток, БАМ, традиционно делались руками заключенных, начиная со строительства Беломорканала), то Алферов на первое место выдвигал индивидуальную трудовую деятельность, характер которой выбирается самим заключенным. Именно в этом советский основатель пенитенциарной социологии нашел горячую поддержку у своих коллег из США. Весьма скептически к свободному индивидуальному труду как принципу, исходя из которого можно радикально реформировать пенитенциарные методы перевоспитания преступника, отнеслись итальянцы и французы. Возможно, они были правы в своем скептицизме. Так к примеру, последний заместитель министра МВД СССР при Брежневе Ю. М. Чурбанов, находившийся в ИТУ как осужденный преступник, сам выбрал индивидуальную трудовую деятельность – делал алюминиевые кружки. Насколько нам известно, свои взгляды и мировоззрение он не изменил. Каким он был до осуждения и заключение в ИТУ, таким он и остался, выйдя на свободу. Он не раскаялся, ибо как до суда не считал себя преступником, так и после производства нескольких тысяч кружек, выйдя на свободу, не перестал считать себя жертвой тех, кто «развалил СССР» (информация из личных контактов Е. В. Черносвитова с Ю. М. Чурбановым).

В СССР коллективный труд как единственный способ перевоспитания осужденных, вытекал, повторяем, из положений марксизма, в котором человек является результатом антропо-социогенеза, и произошел от обезьяны. Философские работы Ф. Энгельса, опирающегося на теорию Чарлза Дарвина («Происхождение человека и половой отбор», 1871 г.), такие как «Происхождение семьи, частной собственности и Государства», «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», «Диалектика Природы», воспевали именно коллективный труд. Правда, ни Дарвин, ни Энгельс не смогли ответить на два «простых» вопроса: 1) Почему человекоподобная обезьяна в обществе себе подобных, начала работать правой, а не левой рукой? 2) Почему человекоподобная обезьяна встала на задние лапы? А без знания ответов на эти вопросы с современной точки зрения на природу антропо-социогенеза, ни теория Дарвина, ни марксистская «диалектика природы и человека», не представляют собой научной ценности. Кстати, (см. ниже) если говорить о преступниках, то среди них, как показывают проведенные Ю. А. Алферовым и Е. В. Черносвитовым массовые исследования в ИТУ СССР, как раз чрезвычайно высокий процент левшей. От 50 до 75%! В свободном обществе, левшей никогда не бывает больше 8% (см. фундаментальные работы по функциональной асимметрии Т. А. Доброхотовой и Н. Н. Брагиной). Но при этом, говоря о «левшестве», чтобы не отождествлять его вольно или невольно, со стигмой преступности, подчеркнем, что «левшество» не является прерогативой человека. Так среди обезьян всех пород, «левшество» встречается не чаще, чем среди людей. Но все же встречается. Весьма вероятно, что «левшество» является вообще признаком многих высокоразвитых животных и даже птиц. Так прекрасно известны лошади-иноходцы, у которых как правило всегда при этом «трудный характер». Много «левшей» среди степных волков и белых медведей. Птицы-хищники также имеют «левшество», которое проявляется не только тем, что левое крыло у них сильнее развито, чем правое, но и тем, что, высмотрев жертву, они всегда нападают на нее, не важно, кролик ли это, бегущий по степи, или голубь, пытающийся спрятаться в облаках, сделав предварительно несколько спиралевидных кругов. Причем «загребающим» (наружным) крылом является левое крыло. Даже в тех случаях, когда такой заход на жертву является для хищника (сокола или ястреба) неудобным, по причине расположения его в отношении к солнцу, бьющему хищнику прямо в глаза.