Алексей Каплер - Киноповести

— Дорогие товарищи, здесь говорилось, что вы не видели тех, кто работает над завоеванием космоса — с сегодняшнего дня это вы сами. Не важно, какая доля будет сделана вашим заводом, какая доля тем или иным институтом, ученым… вся страна делает эту работу. И мне хочется сегодня вспомнить об одном из тех, кто начинал ее — об одном друге юности, от которого у меня осталось на память вот это…

Он откалывает прикрепленный к борту пиджака маленький комсомольский значок. Старый значок лежит в раскрытой руке Петрова. На нем три буквы «КИМ».

— Это были времена, когда нашей мечтой был еще только полет в стратосферу… видите, как давно это было… как далеко мы с вами ушли с тех пор…

По мере того как говорит Петров, на лица слушающих наплывают картины последних приготовлений к пуску стратостата. Мы видим прекрасное лицо юноши — стратонавта в шлеме, напоминающем водолазный. Улыбка, добрая, светлая, освещает его.

Взволнованно прощаются с юношей окружающие. Пожимают руки, обнимают. А он отвечает на рукопожатия, и взглядом ищет кого-то, и не находит, и снова светло улыбается товарищам. Щелкают фотоаппараты.

А вдалеке из-за ангара выглядывает девушка — совсем молоденькая, почти девочка. Она закусила платок и смотрит туда, где ей не разрешается быть, где провожают ее любимого.

И вдруг нам слышится, как во всю силу своих инструментов зазвучал симфонический оркестр…

Отделяясь от земли, поднимается в воздух стратостат.

Все головы повернуты кверху.

Выше, выше взлетает стратостат.

…Далеко внизу видна земля. Все более общими становятся очертания ее, все более и более туманными. Вот показались внизу облака и закрыли землю.

С огромной силой звучит музыка.

Тревожно глядит вверх девушка. Ее глаза полны слез.

У приборов наблюдатели. Ищут в небе затерявшуюся точку.

Загораются звезды, летит в бесконечность шар стратостата. Юноша смотрит уже не вниз, на оставленную землю… он видит просторы вселенной вокруг себя…

Обрывается музыка. Мы слышим голос ученого Петрова:

— Никогда больше мы не видели его…

Затаив дыхание слушают рассказ девушки, слушает Алеша. В нем борется интерес к тому, что говорит Петров, с воспоминанием о пережитом позоре.

— …И у меня остался его старый комсомольский значок. Я хочу подарить его одному из вас, одному из тех ребят, которые первыми войдут в новое, коммунистическое общество. Когда станет трудно — пусть вспомнит Николая и всех героев, которые отдавали жизни за нас с вами… за наше будущее…

И тут происходит невероятное: ученый делает шаг вперед и прикрепляет значок к груди… Алеши.

Кто-то хочет что-то сказать, но громовой вал аплодисментов покрывает все.

Алеша стоит ни жив ни мертв.

Ученый обнимает и крепко целует его.

Овация.

Кинооператор Вася судорожно ловит кадр.

Народ начинает расходиться.

Спускаются с возвышения девушки, ученые.

Сергей Сергеевич ободряюще улыбнулся Алеше, который все еще стоит в растерянности.

Алеша подходит к нему.

— Может быть, его в комитет комсомола сдать? Какое же я имею право? Как-то глупо получилось.

— Да… — шутливо говорит Сергей Сергеевич, — положение… Выходит — наградили, а теперь отрабатывай…

— Я серьезно.

— А может быть, и я серьезно… — улыбнулся Сергей Сергеевич.

Его окликнули, и он догоняет ученых, которые ушли далеко вперед.

Держа в руке свернутый чертеж, Валетов подходит к столу начальника конструкторского бюро завода.

Огромный зал со стеклянным потолком сплошь заставлен чертежными досками, по-разному повернутыми и по-разному наклоненными.

Перед каждой доской — человек в белом халате и в нарукавниках.

— Ну, что ж… очень хорошо… — говорит начальник бюро, развернув с помощью Валетова чертеж, так… так… гм…

К столу приближается Сергей Сергеевич. Он останавливается за спиной начальника бюро и вместе с ним наклоняется над чертежом.

Валетов, заложив руки за спину, невозмутимо глядит в сторону.

— Изящное решение… — произносит Сергей Сергеевич.

— Так и оставим, — подписывая чертеж и сворачивая его в трубочку, говорит начальник бюро, — благодарю вас, Михаил Петрович.

Валетов так же невозмутимо принимает свернутый чертеж и уходит.

— Способный инженер… — говорит Сергей Сергеевич, глядя ему вслед.

— Пожалуй, даже талантливый… — отвечает начальник бюро, — между прочим, говорят, организовал у себя дома какой-то технический кружок, что-то там такое с ребятами конструируют…

— Ну, что ж…

Валетов идет по нескончаемо длинному проходу между рядами чертежных досок.

А в т о р. Сослуживцам казалось, что они знают Валетова, но никто здесь даже не подозревал о страстях, которые бушевали в этом человеке… Вокруг говорили: «Время Эдисонов прошло, все теперь создается большими научными коллективами». А он считал себя именно Эдисоном, он был убежден, что всегда были и всегда будут герои и толпа. И, конечно, был убежден, что он неизмеримо выше окружающих, выше этой «толпы»…

Спокойно идет Валетов по проходу конструкторского бюро, то отвечая на приветствия, то останавливаясь, чтобы взять сигарету и закурить.

А в т о р. Валетов посмеивался про себя надо всем — над людьми, над идеалами, к которым мы стремимся, над чувствами людей, над каждой мелочью нашего несовершенного еще быта…

— Но это замечательно… — говорит Валетов, который остановился и рассматривает вместе с другими сотрудниками фотографию голого, пухлого младенца, задравшего толстые ножки.

Эту фотографию, безуспешно стараясь скрыть гордость, демонстрирует маленького роста человек в непомерно большом и длинном белом халате.

— …вылитый Юрий Гагарин… — говорит Валетов, и счастливый отец хлопает его по плечу:

— Ты скажешь…

Решив, видимо, окончательно «добить» молодого отца, Валетов спрашивает:

— Каков вес?

— Пять килограммов двадцать два грамма, — не в силах сдержать сияющей, гордой улыбки, отвечает папаша.

— Молчу… — разводит руками Валетов, — нет слов…

Он идет дальше, поворачивает направо и, протиснувшись между досками, останавливается возле стола, за которым сидит, углубившись в расчеты, молодой человек со стоящими дыбом густо вьющимися волосами. Юноша этот, по прозвищу Альберт Эйнштейн, с отчаянием смотрит то на логарифмическую линейку, то на колонки цифр, покрывающие лист бумаги.

Став сразу озабоченным, Валетов наклоняется над столом.

— Все то же?

Эйнштейн молчанием подтверждает это.

Отложив свернутый рулоном чертеж в сторону, Валетов усаживается рядом и придвигает к себе листы с расчетами.

— Не может быть… не может этого быть… Ну-ка…

Он берет у Эйнштейна логарифмическую линейку и начинает считать.