Александр Миндадзе - Парад планет

Плюмбум в последнюю секунду подскочил к машине, рванул дверцу. Очкарик обернулся, поглядел без выражения, не узнавая. И с непреклонностью конвоира дернул дверцу на себя. «Москвич» поехал. Плюмбум побежал за машиной, поскользнулся, упал. Слепил снежок, швырнул вслед в темноту.

Не прошло и получаса, и он с жаром рассказывал, сидя в уютной гостиной:

— Окружили, вломились без стука. Мы в картишки по второму кругу пошли, я как раз на банк сел, вдруг — явление! Для меня, положим, неожиданности не было, я их сам на эту кодлу навел, а все равно — мороз по коже! Дверь скрипит, откуда ни возьмись седенький такой появляется, за стол садится… Брр!

— Мистика! — кивал моложавый очкарик, внимая рассказчику.

— Колоду сразу заграбастал, игру поломал. Благодаря ему я в плюсе остался.

— Какой же получился плюс?

— Рубль.

— Ого! — оценила молодая женщина в очках.

— Потом я спровоцировал побег. Вы слушаете?

— Очень внимательно. Ну? А потом?

— Потом ничего. Все.

— Да мы слушаем, слушаем! — запротестовали очкарики. Это были родители Плюмбума. — Чем все кончилось? Успешный побег?

— Безуспешный.

Плюмбум помрачнел. Отхлебнул чай и уставился в телевизор.

— Нет, — сказал отец. — Это плохая концовка. Как известно, доблестный барон с честью выходил из любых положений.

— Мюнхгаузен, что ли?

— Именно. Жанр! — заметила мать.

Плюмбум зевнул громко, мог себе позволить дома.

— Вы про жанр, я про жизнь.

— То есть?

— Как на самом деле было.

— И как же было? Значит, поймали?

— Поймали, потому что должны были поймать. Это только начало. А финал в баре. Там я выявил рецидивиста.

— С рецидивистом пришлось повозиться?

— Я повозился с его подругой. То есть подержался. Не мог отказать себе в удовольствии.

— Фу! — сказала мать.

Отец засмеялся:

— Не скажется на завтрашней контрольной?

Плюмбум задрал рукав, показал опухший локоть.

— Что это? — ахнула мать.

— Оперативник навалился.

— Гм. Правда? — Отец задумался, глядя на внушительный синяк.

— Я всегда говорю правду, — сказал Плюмбум.

Родители озадаченно молчали, созерцая локоть-доказательство. Потом отец рассмеялся, погрозил пальцем:

— Опять мистификация! Ты что мистифицируешь?

— Войдет в привычку, Руська, — предупредила мать.

Плюмбум локоть, однако, не убирал. Неумолимо демонстрировал.

Отец вдруг поскучнел, зевнул, правда, прикрылся ладонью воспитанно.

— На лыжах упал. В воскресенье. Вопрос снят.

— Нет, — сказал Плюмбум.

— С горки вперед носом! Забыл? Вот мать свидетель.

— Я свидетель! — Мать была тут как тут. — Летел ты, Руська, вверх тормашками!..

На перемене он был конем, скакал с седоком на спине по школьному коридору.

— Голос, Гюльсары! — командовал верзила с лицом ребенка.

— И-го-го! — отзывался Плюмбум.

— До слез твое ржание, соскучился! Где пропадаешь?

— Задают нам много, зубрежка…

— Эх, лошади пошли образованные!

В лихой кавалерийской схватке сошлись два класса, все кончилось детской кучей-малой.

В классе он сидел за партой с девочкой, бледненькой, неприметной, похожей на отличницу. Но девочка отличницей не была, наоборот, она привыкла у Плюмбума списывать.

Вот и сейчас, во время контрольной, выполнив уже задание, он сидел, равнодушно отвернувшись к окну, а соседка, не поворачивая головы, привычно скашивала глаза в его тетрадь.

Пожалуй, он был демонстративно равнодушен. Учитель сказал:

— Не скучайте, Чутко. Тетрадь на стол — и свободны.

Плюмбум отдал учителю тетрадь. Тот раскрыл, посмотрел:

— Даже так? Оба варианта? Аплодирую.

— Тянем, тянем на медаль, стараемся, — сказал Плюмбум.

— Заметно. А общественные нагрузки?

— Ну, красный следопыт. Стенгазета. Два кружка. Умножаем знания.

— Поделились бы с соседкой. Она себе зрение испортит.

— Это свершившийся факт, — проворчал Плюмбум.

Девочка догнала его на улице. Он радости не выказал.

— Что, Орехова, что?

— У тебя новая нагрузка, я слышала.

— Это какая же?

— Будешь делиться со мною знаниями. А то я совсем окосею!

— Ладно, ладно.

Она взяла его под руку:

— Нагрузки для тебя святое. Бедный! Встречаться хочешь не хочешь лишний раз. Приходить меня подтягивать!

— Хорошо хоть не натягивать.

— Ну-ну.

— Может, перестанешь наконец за мной шпионить? — пробурчал Плюмбум.

— Я не шпионю!

— А кто целый месяц по пятам, интересно?

— Ты от меня бегаешь, поэтому так кажется.

— А трубки кто бросает? — не мог успокоиться Плюмбум.

Он свернул в переулок, остановился.

— А сейчас? Соня!

— Что — сейчас? Нам просто пока по пути.

— Нет!

Плюмбум побежал от Сони по переулку, нырнул в подъезд, который, конечно, был проходным, потом выскочил на площадь и вдруг замер на переходе посреди проезжей части… У светофора, в нескольких от него метрах, дожидаясь сигнала, стоял среди других машин видавший виды зеленый «Москвич»!

Плюмбум подошел, распахнул дверцу водителя:

— Я вам Ткача отдал, а вы из меня клоуна!

— С ума сошел, парень! — Лопатов пытался захлопнуть дверцу, но Плюмбум не отпускал, держал крепко.

— Не узнаешь! Короткая память, — усмехнулся он.

— А, это ты.

— Кто же еще. Ваш человек в Гаване!

Сзади дружно сигналили, образовалась пробка, но Плюмбум всем телом навалился на дверцу. Он кричал сквозь гудки:

— Сделал дело — гуляй смело, что ли?

— Гуляй, гуляй! — прокричал Лопатов, теряя терпение.

— Ага! На все четыре стороны! — не унимался Плюмбум. Он все кричал, но слов уже было не разобрать среди сигналов, к перекрестку спешил милиционер. Лопатов сделал знак — в машину, садись в машину!

Плюмбум сел, они поехали.

— Чего концерт устраиваешь? — пробурчал Лопатов.

— Болезненно реагирую на вашу неблагодарность.

— Что? Нам нервные не нужны.

— А какие нужны?

— Скромные! — произнес назидательно Лопатов. — Сделал на копейку и благодарность вымаливаешь. На всю площадь орешь.

— Делай и помалкивай, — сказал Плюмбум. — И обиду проглоти.

Лопатов продолжал ворчать:

— Ты видел, сколько нас было. Машина не резиновая.

— Так вы меня берете в ряды? Или еще надо выявить?

— Кого? Ты о чем? Кого выявить?

— Ну, может, еще нужны заслуги.

— Чего ты вдруг прилепился, я не пойму? — проговорил Лопатов. — Какая такая у тебя цель?

— Я бы сказал.

— Вот и скажи. «В ряды», «в ряды»!

Плюмбум потерял интерес к разговору.

— Чего говорить. Ты все равно не решаешь.

— А кто же решает? — удивился Лопатов. — Я второй человек в батальоне. Ну, третий!

Подъехали к стадиону. Плюмбум вылез вслед за водителем. Лопатов извлек из багажника спортивную сумку.

— Тренировка?

— Да, разомнемся, — сказал Лопатов. — Так кто ж решает, по-твоему? — повторил он свой вопрос. — Кто ж решает, если решаю я?