Александр Миндадзе - Парад планет

Сейчас, впрочем, это выражение скрывали дешевые темные очки, которые Плюмбум время от времени поправлял на носу. А под носом на губе у него пробивались усы, довольно пока неубедительные. Тем не менее говорил он веско:

— Вот ты зачем мне сейчас пепельницу придвинул? Ведь знаешь, что не курю. Зачем этот подхалимаж на людях?

— Сервис, — отвечал бармен. Разговор происходил в баре, Плюмбум сидел за стойкой в числе других посетителей.

— Ты этим сервисом меня нарочно светишь, ясно. А? Вашим и нашим? На два фронта?

— Вашим, вашим, — успокаивал Плюмбума средних лет бармен.

— А ваши — наши?

— Это как?

— Видишь, то-то и оно, совсем ты запутался! Вообще, что-то я давно от тебя не слышал ничего толкового, — продолжал Плюмбум свистящим шепотом, погрозив бармену пальцем. — Столько вокруг швали — и ничего. Сачкуешь? Ты работай, не стой возле меня. Можешь сотворить мне пока гоголь-моголь.

Бармен отошел ненадолго, вернулся.

— За неимением ничего лучшего ты сам всегда интересен, — сказал Плюмбум. — Валюткой больше не балуешься? Ладно. Все равно не верю. Значит, я опять насчет этих духариков, которые всякую иностранщину на майки лепят, эти словечки не наши, поганые…

— Были ж здесь в среду двое. Я вашим ребятам указывал.

— Ты укажи, где у них это все хозяйство, где они лепят по сотне штук в день… Ты вот это выясни, цены тебе не будет!

Плюмбум замолчал, стол поглощать гоголь-моголь. Спросил погодя:

— Ну? А моя просьба?

— Да вроде мелькнула твоя машина. В Каменске на толчке.

— Что ж ты молчишь?!

Плюмбум оставил гоголь-моголь, даже в волнении очки снял.

— Задрипанный такой кассетник, на крышке царапина.

— Да мне не кассетник, не кассетник!

— Так ведь ты их толком не описал, ну, внешние приметы, то, се, гадаем на кофейной гуще…

— Не их, а его. Его.

— Так он что, один был? — удивился бармен.

— Именно. Один. Наглостью взял. Я не ожидал. Я на скамейке сидел с этим кассетником. Была у меня одна вещь любимая, я, когда ее слушал, обо всем забывал, с ума сходил. А он подошел и забрал! Пацан вроде меня. Особых примет не назову, но увижу — вспомню, обязательно!

— Как — забрал? А ты?

— Забрал. Знаешь, как забирают сильные у слабых. — И он показал жестом. — Вот так и забрал. Я был слабее. Но я себе дал слово…

— Понятно, — сказал бармен.

Плюмбум усмехнулся:

— Что тебе понятно? Я был слабее не мускулами. Морально слабее!

— А теперь? — спросил бармен. Но Плюмбума уже звали. В зеркале возникло отражение Лопатова.

Потом вдвоем они ехали в зеленом «Москвиче». Лопатов привычно крутил баранку. Плюмбум переодевался на заднем сиденье. Костюм он сменил на телогрейку, на ноги натянул сапоги. Венчала наряд видавшая виды кепка, которую он залихватски заломил набок.

Остановились на самой окраине города возле вытянутого в длину здания складов. Ворота то и дело разъезжались, туда-сюда, притормозив для проверки, двигались фургоны с ящиками, но Плюмбум с Лопатовым пока что никаких действий не предпринимали, только напряженно вглядывались сквозь подступавшие сумерки.

Наконец из ворот выкатился тот самый фургон. Тот, который был им нужен. Из будки пропускного пункта вышел человек с бумагами, сел в кабину рядом с водителем. Фургон тронулся.

«Москвич» тоже тронулся, поехал следом. У железнодорожного шлагбаума во время остановки Плюмбум без особого труда перебрался в кузов фургона, спрятался среди ящиков. Лопатов высунулся из легковушки, благословил его жестом на прощание.

…А потом он уже не прятался среди ящиков, вместе с двумя такими же грузчиками он эти ящики переворачивал, высыпал гнилые фрукты на бетонный пол. А еще двое в ту же кучу ссыпали фрукты из других ящиков. Потом все вместе они все это перемешивали с помощью лопат под присмотром крепкого еще мужчины в летах, который командовал парадом в этом тускло освещенном помещении с низким потолком. «Сделаем, Банан Петрович, сделаем!» — говорили грузчики хозяину с фруктовым прозвищем и делали свое дело.

Снова звучала ненавистная мелодия, да еще во всю мощь, хоть уши затыкай, на весь ресторан. Плюмбум на сей раз уши затыкать не стал, а подошел к сцене, к оркестру. «Что?» — глазами спросил стоявший с краю флейтист и предусмотрительно нагнулся.

Плюмбум сунул ему в карман купюру:

— Смени репертуар.

Музыкант все так же глазами показал, что он вполне понял, и быстро свернул свою партию. За столик Плюмбум возвращался уже под другой аккомпанемент.

Соня понимающе улыбалась, вопросов не задавала. Плюмбум оценил ее выдержку:

— Про свои взаимоотношения с этой песенкой я тебе потом расскажу.

Он, однако, преждевременно отдал должное своей спутнице. Буквально через минуту, не утерпев, Соня спросила:

— А что ты, Русик, все смотришь на тех людей в углу? Прямо на них уставился, неудобно же!

Вопрос был по существу. За столиком в углу гуляла компания, гулял там и Банан Петрович, с которого, конечно, Плюмбум глаз не спускал.

Соня продолжала, по-своему истолковав его внимание:

— Красивая женщина, да?

— Где?

— Там, там.

— Не вижу. У тебя мороженое растаяло, — сказал Плюмбум.

Он вдруг повернулся к Соне, переключил на нее все внимание. Она покорно принялась за мороженое, а он смотрел — неотрывно, пристально.

— Ты, Соня, помнишь наш уговор?

— Да.

— Не надо на все говорить «да». Я тебе сейчас напомню, смотри внимательно.

Он с серьезным видом поочередно прикрыл ладонью глаза, рот, уши… Соня повторила жест да еще приложила ладонь к груди, что означало клятву.

— Что бы ни случилось, — сказал Плюмбум.

— А что может?

— Все, что угодно. Смерть.

— Нет!

Это у нее вырвалось, потому что он был очень серьезен, даже мрачен. И гнул свое:

— Сейчас или потом. Что бы ни случилось. Слово?

— Слово!

Глядя на нее, он улыбнулся, сжалившись.

— Смотри, испугалась. Боишься смерти?

— Да. То есть нет.

— Не бойся.

— Ладно.

— Речь-то не о тебе!

Речь шла, конечно, о нем самом. А он смерти не боялся.

— А я вот сейчас пойду и заклею ту бабенку в углу. Ты будешь молчать?

— Да, да, да!

Он никуда не пошел. Они посмеялись. Стали разглядывать красивую женщину за столиком. И тут вся компания дружно поднялась, и это было уже кое-что, маленькое событие, начало всего дальнейшего. Плюмбум тотчас встал и скомандовал:

— За мной, моя хорошая!

Вышли из ресторана вслед за компанией. Мужчин было трое, они стали усаживать женщин в машину, потом сели сами. Плюмбум равнодушно за ними наблюдал. Наконец «Волга» тронулась, набирая ход. Плюмбум побежал, бросился под колеса.

Соня вскрикнула и села на тротуар, села как стояла. Так и сидела не шевелясь. Пассажиры вылезли из «Волги», окружили Плюмбума. Кто-то первым обрел хладнокровие, сказал, озираясь по сторонам: