Александр Миндадзе - Парад планет

— Из-за мужчины.

— Совсем зарапортовался, — вздохнула Соня.

— Однажды я принял опрометчивое решение: всегда говорить правду, — сообщил Плюмбум. — Всегда, что бы то ни было. И знаешь, мне все почему-то перестали верить. А когда день и ночь бессовестно врал — верили! Почему? Правда фантастичней, чем ложь? Или они просто взяли и поменялись местами?

Соня пожала плечами, все это было для нее сложновато.

В зале стал гаснуть свет. И вдруг Соня услышала:

— Он! Это он!

— Кто? Где?

— Там. В шестом ряду. Он! — Плюмбум вдруг рассмеялся счастливым смехом, на радостях даже приобнял Соню. — Он. Нашел. Это он!

Потом, схватив за руку, он тащил ее сквозь толпу, вывалившую из зала на улицу, лавируя стремительно в толчее, пока не настиг паренька в куртке, которого тут же оттеснил в сторону.

— Вот мы и встретились. Как я рад! — сказал Плюмбум. — Ты узнал меня?

— Нет, — отвечал паренек.

— Ну и память! Это ж я, дружище! Я! Ты помнишь это? — И Плюмбум просвистел ненавистный мотивчик.

Что-то дрогнуло в лице паренька, и, чтобы это что-то скрыть, он закашлялся.

— Не забыл! — обрадовался Плюмбум. — Познакомься, Соня. Старый-старый мой приятель. Я его давно ищу!

Паренек смотрел с едва заметной ухмылкой, оценивая ситуацию. Не такой уж он был и паренек при своей мальчишеской фигуре, юность его была опытная, бывалая, привычная и не к таким переплетам…

— Как я скучал по тебе, старина! Даже по ночам снился! — продолжал Плюмбум, дав волю своим чувствам, и это было уже лишнее, что-то было утеряно, какой-то темп — он и глазом не успел моргнуть, как паренек растворился в толпе.

Плюмбум рванулся за «приятелем»… Сквер, темный переулок, проходной двор и еще один двор — здесь паренек бесследно исчез. Плюмбум метался по двору туда-сюда, в подъезды заходил, даже под скамейки заглядывал…

Прибежала Соня, запыхавшаяся и очень удивленная:

— Ну и приятель у тебя! Сорвался на полуслове!

— Да, он со странностями. Ты его запомнила?

— А что?

— Вдруг опять прибежит. Ты бы пару дней здесь подежурила…

— Пошпионила. А в чем дело-то? — спросила Соня.

— А зачем тебе знать?

— Ну, все-таки!

— Если я правду скажу, ты все равно не поверишь.

— Ну, соври что-нибудь. Соври.

— Нет! — засмеялся Плюмбум.

— Закон молчит, мразь гуляет! — сказал Плюмбум.

Громко сказал, чтоб услышали. Это было его «здравствуйте», обращенное к Седому и Лопатову. Нет, не услышали. Слишком поглощены были игрой. Седой кидал биты, Лопатов ставил фигуры. Потом менялись. Лопатов лишь взглянул недовольно: не говори под руку!

Плюмбум твердил свое, наболевшее:

— Не нашли — значит, не искали! Ревизия! Да он их с потрохами купил, этих ревизоров. Честные не честные, а суммы такие, что отказаться неудобно!

Лопатов пошел выставлять очередную фигуру. Седой собирал биты.

Плюмбум терпеливо присел на скамейку. Он не думал сдаваться.

— Дворец в центре города. Два автомобиля. Дача с бассейном. Он издевается. У него, наверное, самолет свой. А закон молчит. Не можем или не хотим?

— Не можем, — отозвался Седой.

— Такое бывает?

— Бывает, бывает.

— А может, он вас купил?

— Кого? Кого купил? — заинтересовался Лопатов.

— Вот вас, которые в городки. Предводителей!

В тишине гулко стукнула о гравий бита.

— Не горячитесь, Чутко, — сказал Седой.

— Ладно.

— У вас конкретное предложение, судя по всему.

— Да-да, выкурить из подвалов бродяжек!

— В свое время вы в этом преуспели, по-моему.

— Конкретно есть город Симферополь. Человек с бумагами… И мы их всех передавим. Всех, всю банду фруктовую. В бумагах — приговор! — Плюмбум замолчал. Задумался. — А абстрактно? Что этому человеку будет? Если он сам, добровольно бумаги отдаст?

Биты летели, сметая фигуры. Седой снова выставлял. Лопатов кидал. Потом менялись. Игра продолжалась.

Три стандартные девушки под музыку расхаживали по помосту, демонстрируя моды. Происходило это в зале большого универмага на глазах у многочисленных зрителей.

— Давай, красавица, закругляйся! — говорил Плюмбум Марии, когда она приближалась к краю помоста. Говорил во всеуслышание, нервируя соседей, но Мария с кукольным выражением на лице проплывала мимо, замкнутая в своей механической жизни.

После сеанса Плюмбум вошел в закуток за помостом. Манекенщицы были полуодеты, но он этого не заметил. Сказал Марии:

— Волка, козу и капусту надо на другой берег. И чтоб никто никого не сожрал. Это для пионеров ребус. А я такой же для взрослых решил. Как мне с чистой совестью остаться, тебе со своим Шариком, а ему на свободе. Закругляйся!

Механические девушки ничего не поняли, а Плюмбум распространяться не стал, удалился.

Когда Мария вышла, он сказал:

— Иди за мной.

— Слушаюсь, мой повелитель!

— Купальник возьми. А можешь не брать, тебе грех носить купальник.

Она смотрела на него без злобы и страха, с одним лишь изумлением:

— Мальчик, мальчик, ты кто, правда? Ты же меня околдовал со своей детской чушью, тебе самый раз уши надрать! У меня просто с нервами не того, ну и настроение, но ведь на самом деле я не боюсь ни тебя, ни этих твоих угроз…

— Боишься, боишься, — сказал Плюмбум. — Хватит митинговать, иди за мной.

Он двинулся сквозь толчею универмага, не сомневаясь, что она идет следом. И Мария действительно шла за ним, плелась, словно на поводке, невидимом, но прочном, который она и не пыталась оборвать.

Плюмбум притормозил, дождался, когда Мария подошла, и произнес:

— В твоем катастрофическом положении нет ничего глупее, чем делать вид, что ничего не происходит. Его имя уже всплыло. Фигурирует! И уж совсем неумно отталкивать единственного человека, который хочет помочь тебе и твоему Шарику выкарабкаться. Иди за мной!

Потом шли по улице, Мария еле поспевала за Плюмбумом, он шагал впереди, не оборачиваясь, решительный, отчужденный.

Ехали в электричке. Он хранил упорное молчание.

Пробирались сквозь лес. «Иди за мной!» — твердил свое Плюмбум, когда Мария отставала.

Потом он вывел ее к реке на безлюдный пляж. День был пасмурный, темный, река свинцово блестела, сливаясь с небом.

— Моя любимая погода! — сказал Плюмбум. — Раздевайся. Вся, догола. Давай.

— Ну, придумал!

— Слышала? Я сказал.

— Перестань. Да нет, нет! — Никого кругом, вдвоем они, будто на краю света, — она и этот мальчик, глядящий без улыбки… И Мария вдруг засмеялась и легко сняла с себя все, как он приказывал.

— Слушаюсь, мой повелитель.

— Ну, рассказывай, — пробурчал он.

— Что рассказывать? Что?

— Все. Свою жизнь. Рассказывай. Вот этот шрам на бедре. Откуда? — Он провел пальцем, повторяя едва заметную линию шрама.

Мария смотрела с испугом:

— Кто ты, мальчик, кто?