Александр Миндадзе - Парад планет

Лодки причалили. Высадившихся на берег мгновенно обступили плотным кольцом. Вспыхнули факелы. Бодрый голос сказал в мегафон:

— С добрым утром, товарищи браконьеры!

Дальше все пошло своим чередом. Извлекли из лодок сети, вынесли на берег и немалый ночной улов. Потом случилась неожиданность, но во имя таких неожиданностей и устраивали ночные засады эти предусмотрительно одетые люди, вполне еще молодые и спортивные.

Трое или четверо задержанных вырвались из кольца, побежали к лесу. За ними с готовностью, можно сказать, с удовольствием устремились батальонцы.

Среди преследователей, растворившихся в сумраке чащи, был и Плюмбум, твердивший, как всегда в таких случаях, свое «гнать, держать…». И он гнал, и он держал! Долго гнал атлетически сложенного браконьера, мощно, с треском прокладывавшего свой путь сквозь чащу, а потом он его и держал — прыгнул, схватил за ноги, повалил и держал! Но держал недолго, потому что противник легко отбросил его в сторону, но Плюмбум снова на него прыгнул… Они повозились немного, пока в синем предутреннем свете не разглядели друг друга: отец — сына, сын — отца.

Отец был в восторге.

— Сыну!

— Отцу! — отвечал Плюмбум в том же духе.

После легкой заминки отец придумал:

— Грибникам!

— Браконьерам! Ты браконьер, отец?

— Конечно!

— Идем, я буду тебя допрашивать.

— Вперед! — с энтузиазмом согласился отец.

Вышли из леса.

— Ого, пацан, какого лося свалил! — позавидовал кто-то то ли в телогрейке, то ли в куртке.

В дальнейшем разговор происходил в комнате штаба. Они сидели за столом друг против друга, отец и сын.

— А бывает такое, чтобы сын отца допрашивал? — смеялся отец.

— Бывает, конечно.

— Нереально, Руська.

— Фамилия, имя, отчество.

— Но я могу тебе дать отвод как близкому родственнику!

— Фамилия, имя, отчество.

Отец перестал улыбаться.

— А может, мне это вообще мерещится? Это ты, Руська? Дай руку… Ты!

— Фамилия, имя, отчество.

— Чутко моя фамилия, — отвечал отец. — Чутко Виктор Сергеевич. Тысяча девятьсот сорок второго года рождения. Женат. Имею сына семнадцати лет. Не судим. Пиши, пиши!

— Пишу.

— Руська! Я давно за тобой наблюдаю. Оперотряд! Ты что, хочешь стать милиционером? Я помню, в детстве ты хотел стать милиционером, потом подался в пожарные. Правда, это было давно, в первом классе… Что ты все пишешь?

Плюмбум молча писал.

— А может, тебе нравится власть? Смотри, это опасно! Вчера в «Известиях» была статья, я специально отложил, ты прочти. О том, какая опасная штука власть, когда человек еще не созрел морально. Или ты считаешь, что ты созрел? Может, ты видел в жизни столько зла? Но где и откуда, я не понимаю!

Плюмбум поднял глаза, промолчал.

— Ты меня слышишь, Руська? Смотри, какой у тебя почерк замечательный, ты уже с первого класса пишешь как взрослый, ты вообще очень способный парень, учителя говорят, что ты…

— Вот здесь, пожалуйста, — сказал Плюмбум.

— Что?

— Распишитесь.

— Вот даже как. — Усмехнулся отец.

— «С моих слов записано верно». Подпись и число. Вам на первый раз выпишут штраф, оплатите в сберкассе.

— «Оплатите» или «оплотите» — как правильно?

— Оплатите.

— Видишь, какой ты молодец. А пошел в сыщики. А может, это у тебя пройдет?

— Вот здесь, пожалуйста. Распишитесь.

— Матери не будем говорить, да? Давай условимся с тобой. Что ее огорчать, правда? Матери — ни слова. Ты — обо мне, а я — о тебе. По рукам?

— Ага, — сказал Плюмбум.

— Я могу быть свободен?..

Стояли в арке двора.

— Вот в тот подъезд он, во второй слева.

— Давно?

— Ну, час назад. Я теперь кто? Твой агент? — Глаза Сони светились восторгом. — Ты хоть объясни, во имя чего все это? Я тут третий день торчу по твоей милости.

— Тише, тише. Не кричи.

— А кто кричит?

— Ты!

Плюмбуму было не до разговоров. Он обдумывал план действий.

Решил:

— Ты оставайся, за мной не ходи!

И пошел через двор к подъезду.

В темном парадном он занял место под лестницей, застыл, прислушиваясь. Но конспирация была нарушена, хлопнула дверь, в подъезд влетела Соня:

— Что за такая непонятная затея? Ловить своего приятеля?

— Потом, потом, тише, — сказал Плюмбум.

— Опять потом!

— Объясню я, объясню. Молчи.

Они долго стояли в темноте. На сей раз Соня решила подстегнуть судьбу — сама обняла Плюмбума. «Люблю тебя все больше и больше!» — прошептала она, но он не ответил, не шелохнулся. Ему было не до разговоров.

Когда тот, кого он ждал столь терпеливо и сосредоточенно, появился на лестнице, Плюмбум вышел навстречу с улыбкой.

— Иди сюда, старина. Дай я тебя обниму!

И он, как при первой встрече, просвистел ненавистный мотивчик. На этот раз паренек ему ответил, тоже засвистел с ухмылкой на лице. А потом бросился вверх по лестнице.

Плюмбум бежал, слыша за спиной шаги Сони, бежал вверх изо всех сил, пока не кончилась лестница, пока не уперся в стену на верхнем этаже. Здесь никого не было, но, выглянув в распахнутое окно, он увидел «приятеля» уже на другой лестнице, пожарной. Плюмбум на нее, не колеблясь, перебрался с карниза. Того, кого он преследовал, это только позабавило, паренек снова, рассмеявшись, просвистел мотивчик и с ловкостью кошки перелез на крышу.

На крыше Плюмбуму опять пришлось искать «приятеля». Наконец он его увидел. Паренек стоял, привалившись спиной к кирпичной трубе. Он ухмыльнулся и показал Плюмбуму нож.

Плюмбум к нему пошел не задумываясь.

— Давным-давно маг твой уплыл, я ж пустой, дурочка! — сказал «приятель» уже без улыбки.

— Как я соскучился по тебе, старина! — отвечал ему Плюмбум, раскрывая объятия.

И тут услышал:

— Русик!

— Соня! — прокричал он в ответ.

Паренек не понял действий противника, растерялся. Похоже, это была хитрая тактика, его хотели выманить, оторвать от трубы. Так он воспринял неожиданный маневр Плюмбума, когда тот сошел на край крыши и встал, глядя вниз. Но маневр что-то затягивался, и паренек тоже спустился к краю, любопытство пересилило страх. Он спустился и посмотрел.

Внизу на асфальте лежала Соня, казавшаяся совсем маленькой. Девочка-кукла, небрежно брошенная, с откинутой головой и расставленными ногами.

1984

Проснулся. Тер лицо, зевал со стоном, по-стариковски без радости возвращаясь к жизни. Смотрел в окно. Ничего там не было, в окне, ни единого живого огонька. Бесприютный пейзаж с дождиком еще только вырисовывался, выплывал из ночи. А он все сидел в полутьме спящего автобуса, вглядываясь в поле и лес, что-то там различая особенное, в этой проносящейся мимо размытой картине, только ему одному знакомое и понятное.