Александр Миндадзе - Парад планет

— Пашка!

Павел Сергеевич знал, что делать. Приподнял спящего, понес его на руках к дивану. Уложив, снял с гостя туфли, стаскивал с него пиджак, брюки.

Гундионов улыбнулся во сне, сказал:

— Узнаю твою руку, Паша!

А Павел Сергеевич в эту минуту стоял над ним замерев. Очередь дошла до галстука, надо было развязать узел у гостя на шее. Но заботливый хозяин словно погрузился в раздумье. Так он стоял, сжимая в руке галстук, и было мгновение, когда он готов был не развязать узел, а затянуть потуже, насколько хватит сил.

Но он только усмехнулся сам себе. И, развязав проклятый узел, освободил шею Гундионова.

Проснулся от стука, топота над головой. Качалась люстра, ломилась к нему в спальню новая жизнь, гнала вон из тихого уголка, из недолгого забытья. Чечетка била в голову: выходи, Паша, выходи!

Ноги гостя выбивали дробь, лицо выражало полное удовольствие. Увидев Павла Сергеевича на пороге, он закричал:

— Вот так-то! Можем!

Да, он мог. И у сына получалось. Сын Павла Сергеевича топал от души, поспевая за стариком. Они стояли друг против друга посреди кабинета. Звенели стекла в окнах, дрожали картины на стенах.

— Давай, молодой дедушка! Давай! — позвал гость.

Павел Сергеевич присоединился без охоты, получилось у него нескладно. Потопал немного, сел на диван.

Гундионов смотрел укоризненно, с удивлением:

— Разучился! Как же так, Паша? Забыл!

Он замер посреди комнаты, очень был огорчен.

— Картины на стенах твои? — спросил погодя. — Ты еще и художник?

— В свободное время.

— Кто же тут изображен?

Одна из картин привлекла внимание гостя. Подошел к стене, долго смотрел.

— Кто же это, кто? Вот человек на фоне леса?

— Никто конкретно.

— А все-таки?

— Никого не имел в виду.

— Это же я! — сказал Гундионов. — Я!

Он снова повеселел. Подмигнул хозяину:

— Значит, имел в виду. Я сам твоей кистью водил!

Сын напомнил:

— Андрей Андреевич, на пляж! За мной!

— Вперед, Валерий! — подхватил гость, и через мгновение они были у двери, так неразлучной парочкой и выпорхнули из кабинета. Павел Сергеевич пошел следом.

На глазах всего дачного поселка, высыпавшего в погожий день на берег, он втаскивал в воду Гундионова. Тот висел на нем, обхватив шею, дрыгал ногами, фыркал. Еще успевал оправдываться: «Не обессудь, не могу я по корягам, не могу!» Выйдя на глубину, Павел Сергеевич сбросил с себя ношу, старик уплыл.

Одиночество было недолгим. Возникла рядом голова в очках:

— Ждал вас на корте. Где вы? — Партнер по теннису, взволнованный, подгребал ближе. — Надо ехать на смотр! Бойкот отменяется. Фомичев обещал поддержку. Вы берете слово на конференции, он выступит следом. Всю правду в глаза, без дипломатии. Двойным ударом по хребту рутинерам. Сейчас или никогда!

— Никогда, — сказал Павел Сергеевич.

— Прошу разъяснений.

— Оставьте меня в покое.

Голова теннисиста на мгновение скрылась под водой, казалось, он пошел ко дну.

— Вы что, капитулировали? Не верю!

— Я болен, извините.

— Но за вами люди! Есть обязательства, в конце концов.

— Нет обязательств.

— Вы действительно больны! — проговорил растерянно партнер.

Клюев перевернулся на спину, поплыл. Оторвавшись от собеседника, он перестал грести, лег на воде и лежал, прикрыв глаза.

И услышал другой голос:

— Ты, Паша, с этим делом не тяни. Ты его успокой, приложи свое волшебное умение. Ведь мы пока плаваем, он пишет и пишет. Я волнуюсь: а вдруг в тебя рикошетом? И спросят строгие люди: куда это запропастился Паша по кличке Шакал? Откуда взялся Павел Сергеевич, без пяти минут заслуженный? Интересный ведь вопрос!

Павел Сергеевич перевернулся в воде, чуть не захлебнулся. Гундионов засмеялся и уплыл.

— И все же, — спросил сын, — кто он, этот человек?

— Старый человек прежде всего. И я многим ему обязан.

— Помнишь добро, уважаешь старость. Это заметно. Бросается в глаза!

— Что именно?

— Твоя зависимость.

— Ты подумай о своей зависимости. Пока что ты, как маленький, вцепился в юбку жены и по моим прогнозам будешь держаться за нее всю жизнь.

— Это в моем характере, допустим. От кого-то зависеть. Но про тебя не скажешь, что ты слуга! Я привык, что все вокруг для тебя и ради тебя, и ты это, наверное, заслужил не по должности, раз тебе прислуживают все подряд. В чем же дело? Что между вами? Какие страшные тайны?

Обсыхали на берегу. Гундионов все барахтался в реке. Они на него смотрели и о нем говорили:

— Он много для меня сделал. Все сделал в свое время.

— Когда учился в консерватории?

— Я не учился в консерватории.

— Вот как! — удивился Валерий.

— Да.

— Как же ты стал дирижером? Без диплома?

— С поддельным дипломом. Но это не помешало мне добиться некоторых успехов, — заметил Павел Сергеевич.

— Так ты самородок, папа!

— Да, наверное. Похоже на то, — усмехнулся Клюев.

Сын смотрел растерянно, с тревогой. Он сказал:

— Ну? Какие еще нас ждут открытия? Слушай, мне это все не нравится!

— Это правда, что поделаешь.

— Такая правда не нужна. Ничего хорошего не будет. Тем более это ведь еще не вся правда, верно? — Помолчав и не дождавшись ответа, Валерий произнес твердо: — Ты вот что, ты гони-ка его в шею, своего благодетеля! Пока не поздно.

— Не могу, — отозвался Павел Сергеевич.

— А хочешь, — вдруг прошептал сын, — он сейчас утонет? Раз — и нету. Никто не заметит.

Лицо Валерия было серьезно. Клюев похлопал его по плечу:

— Он в воде не тонет, в огне не горит!

— Проверено?

Гундионов уже призывно махал Павлу Сергеевичу, кричал:

— Пашенька, сюда! Вылезаем! Пашенька!

Клюев пошел вытаскивать гостя из воды.

Позвонил в дверь. Открыла женщина средних лет в халате.

— Леонид дома?

— В рейсе. Вы кто?

— Приезжий. Коллега бывший.

Стал спускаться по лестнице. Женщина все стояла в дверях, потом пошла следом. Он спускался, и она молча спускалась. Вышел из подъезда, двинулся к арке, пересекая двор. Тут женщина догнала Павла Сергеевича, схватила за рукав.

— Ты чего пришел? Я ж узнала тебя, узнала. Клюев ты! Не ходи к нему, не трогай!

— С кем-то вы меня спутали! — сказал Павел Сергеевич, высвобождая локоть. Он вошел в арку, свернул на оживленную улицу.

Женщина шла за ним по улице. В домашнем халате, тапках на босу ногу, шла и шла. И тогда он побежал, втиснулся в отходящий автобус.

Проехал остановку, спрыгнул. Встал, опершись о перила на углу площади. Напротив за стеклом часовой мастерской лицом к нему сидел лысый человек с окуляром в глазу, занятый тонкой работой. Человек поднял голову, посмотрел, снова опустил. Один ждал у перил, другой сидел, но встреча их уже состоялась, пути пересеклись. Часовщик будто невзначай махнул рукой, и Клюев вошел в мастерскую.