Александр Осипенко - Конец бабьего лета

— Здравствуй, папа, — сказала Надя. — Это мой муж.

Леонид с недоумением смотрел на Ивана, подал руку. Иван смутился — руки были перепачканы.

— Извините, — сказал он и спрятал руку за спину.

— Машину бы во двор поставить надо, — вежливо сказал муж.

Иван услужливо побежал отворять ворота. Надя проводила его долгим взглядом.

— Ну и ну, мирные переговоры в присутствии высоких сторон. Да, дед? — спросила Надя, наблюдая за суетящимся Иваном.

— Оно и так и этак, — сказал старик, — Гришка задумал жениться.

— Да? — приятно удивилась Надя. — А как же тогда городской вариант? Леонид ему место подыскал. Впрочем, это можно совместить.

— Мать в расстройстве, убивается.

— А ей-то что?

— Да Клавку Микусеву не хочет в невестки.

— Клавку Микусеву?! Он что ж это… перегрелся на деревенском солнышке?! Не тужи, дед. Мать в обиду не дадим.

Клавдия стояла у колодца и ждала Надю, которую издалека заприметила.

— Ой, кого вижу?! Наденька! — По Надиному лицу сразу поняла, зачем пожаловала золовка. — А я тебя с пустыми ведрами встречаю. Ой, не повезет.

— Вот, приехала. Дан, думаю, проведаю тебя, — поспешно сказала Надя.

…Клавдия несла коромысло с ведрами воды. Надежда шла рядом. Тут же бегали Клавдины дети.

— Твои-то как выросли! — улыбнулась на детей Надя. — Прибавки не случилось?

— Прибавка будет! — весело сказала Клавдия, открывая ногой калитку и пропуская впереди себя Надю.

— А не трудно одной с детьми? — Надя расхаживала по комнате, рассматривала фотографии на стенах.

— А я не одна, — беззаботно отозвалась Клавдия.

— Слышала. Тебе, значит, двоих деток мало?

— Мало. Я на мать-героиню замахнулась! И дети мне не в горе, а в радость.

— Ну и радуйся себе. Кто тебе мешает? — Надя начинала злиться. — Но не навязывай, пожалуйста, другим эту свою радость.

— Кому, например?!

— Моему братцу, например.

— Он меня любит!

— Тем более. Зачем же платить за это прекрасное чувство такой черной неблагодарностью?

— Какой еще неблагодарностью? Ты что, Надя? — Клавка разволновалась. — Что это ты такое говоришь?

— А то, что он, молодой парень, еще не жил, никого и ничего не видел. А ты его перечеркиваешь, по рукам, по ногам вяжешь, да еще радоваться советуешь. Тебе нужен мужик.

В хату вошел весь перемазанный в мазуте Гриша, веселый, оживленный. Увидел Надю.

— Ого! Чем обязаны? А, впрочем, все нормально. Шел нескончаемый поток гостей! — продекламировал он, подошел к Наде, чмокнул в щеку. — Привет, сестричка. Надеюсь, с добрыми вестями? Потому что во все времена гонцов с недобрыми вестями…

— Ну, конечно, с добрыми, — улыбнулась Надя и чмокнула Гришу, не касаясь перемазанной щеки. — Привет, брат-отшельник.

— На собственной белой яхте прикатили с попутным ветерком?

Надя, окинув взглядом перемазанного Гришу, спросила:

— Слушай, тебе не надоело в грязи копаться?

— Нет! Воды — полно, корыто не течет. А золотых рыбок — две. Вон плавают, кушать просят.

— Как мы и договорились, мой Леня нашел тебе место. Подробности дома с ним обсудишь. Место — любой позавидует. Корыто больше не потребуется.

— У тебя удивительное единодушие с папашей. Своей настойчивой просьбы я что-то не припоминаю, хотя… должность президента Академии Наук меня, пожалуй бы, устроила.

Надя засмеялась.

— Но, — продолжал Гриша. — Моя жена Клавдия Матвеевна, — он повернулся в сторону Клавы, церемонно раскланялся, повернулся к Наде, — моя жена Клавдия Матвеевна любит коров, а я люблю ее. А известно, что куда муж, то есть я хотел сказать, куда жена, туда и муж. В городе коровники -не строят. А нитка за иголкой, иголка за ниткой.

— Муж?! — Надя была потрясена. — Ах, муж. Который по счету?

Гриша молча посмотрел на Надю и с грохотом распахнул дверь:

— Скажи спасибо, что родилась женщиной, а то пришлось бы собственным носом пересчитать все ступеньки. Шагай!

— Учти, я тебе этого не прощу! — крикнула Надя, выбегая.

— Учту при повторном нападении, сестренка!

— За что они так не любят меня, Гришенька? — припала к Грише Клавка.

— Обойдемся, — ответил тот, глядя в разнесчастное Клавкино лицо.

Мария стелила постель. Взбудораженная Надя ходила по комнате.

— Выходит, ты смирилась с такой невесткой?

— На все время надо. Люба, так та советует не мешать им.

— Какая Люба?

— Вежиевец, секретарь наш.

Надя даже остановилась:

— Меня с работы срываешь, а сама в Вежиевец за советами бегаешь? Да как понимать тебя, мама?

— Я уж и сама себя не понимаю, доченька. И за сердце хватаюсь, и к разумному прислушиваюсь. Главное, хочу, чтоб вам хорошо было.

— Дело твое, но ноги моей у них в доме не будет!

— Как же так, доченька? А Гриша? Да и Клавка? Работящая она.

Мария была расстроена жестокой категоричностью Нади.

— Работящая… И вообще, мама, что у пас в доме делается?

Мария присела на постеленную кровать. Устало смотрела на дочь. Болело сердце.

— Зачем отец пожаловал?

— Я его не звала.

— Но и не отправила.

— Не чужой же.

— Хуже! — крикнула Надя. — Забыла, как дед чуть не помер, Гриша болел, а он письмо из города прислал — не надейся, не жди. Как ты плакала по ночам. Я не забыла. Ненавижу его! — Надя зарыдала. — Лучше бы он погиб, пропал без вести, чем столько горя.

Мария подхватила рыдающую дочь.

— Ненавижу! — кричала Надя, обнимая мать.

— Божечки… Наденька!.. Сколько злобы в тебе… — Мария не замечала, что и сама плачет, гладила, успокаивала дочь. — Опомнись! Разве я тебя этому учила?

Машина стояла посреди двора. Дед Кирилл загружал в багажник яблоки. Иван, с тряпкой в руках, наводил глянец. Зять возился в моторе. Надя резала и тщательно составляла букет цветов.

Наконец зять захлопнул крышку капота, сел за руль. Из дома вышла Мария в своем строгом костюме и села на переднее сиденье. Надя подошла к отцу:

— Не обижай маму.

— Как можно… — удивился и обрадовался Иван вниманию Нади.

Надя поцеловала деда и быстро пошла к машине.

Качались деревья, осыпались листья, промелькнул убегающий заяц. В машине уютно, работал приемник.

— Переезжай к нам, мама, — обнявши мать, сказала Надя. — У нас тебе хорошо будет. А они пусть живут, как знают. Поедем, мама…

Марии были приятны уговоры дочери.

— Спасибо, родная. По пока никак нельзя.

— Из-за Гриши? — Надя сникла.

— Дел много, и из-за него тоже…

— Ты всегда больше его любила.

Машина остановилась.

— Всех я вас люблю, доченька. — Мария нежно прижалась к дочери, поцеловала се и вышла из машины.

Иван лежал под скирдой, блаженствовал. Рядом — топорик, холщовый мешок наполовину с — орехами. Он лежал в тишине, разомлевший от теплого солнца, щелкал орехи, запуская руку в мешок.