Андрей Поздеев - Операция «Артефакт»

А вот с посещением Георгиевского зала возникли проблемы. Несмотря на генеральские погоны Эйтингона и его причастность к МГБ, нас не пустили на территорию Кремля по причине изменения пропускного режима на период празднования юбилея вождя.

На обратной дороге в Лефортово мы почти не разговаривали. Эйтингон о чём-то сосредоточенно размышлял, отвечая на мои вопросы односложно, показывая всем своим видом, что ему надо серьёзно подумать.

В томительном ожидании прошли последние сутки. Несмотря на то, что встреча Сталина с послами была назначена на два часа дня, меня подняли в пять утра, а в семь мы с Эйтингоном уже мчались на машине в направлении Кремля. В эти дни в Москве как никогда было тепло, ночью немного подмораживало, а днём стояла плюсовая температура. Недавно выпавший снег превратился в грязные потоки талой воды, которую безуспешно пытались вымести дворники. В связи с юбилеем вождя весь центр города был перекрыт сотрудниками милиции и МГБ. Пока мы ехали по городу, нас останавливали для проверки документов три раза, и это несмотря на то, что на нашей машине стояли спецномера, а Эйтингон был одет в генеральскую форму МГБ. В Кремле дела обстояли ещё хуже. По всему периметру кремлёвской стены, с её внутренней стороны, через каждые двадцать метров был выставлен караул из солдат МГБ. Нас с Эйтингоном заставили выйти из машины, а саму машину тщательно обыскали. В наших пропусках, которые показал Наум Исаакович, были поставлены специальные штампы и отмечено время прибытия. Мой паспорт, который предъявил за меня Эйтингон, был изъят, а вместо него мне выдали специальный жетон, который я должен был закрепить на ватнике. По нашей легенде, я был столяром-краснодеревщиком, которого привезли в Кремль для срочного ремонта паркета в Георгиевском зале, для чего в багажник нашего автомобиля был положен ящик со столярным инструментом. Потратив на проверку более двадцати минут, нам разрешили двигаться дальше, но только пешком. Автомобиль развернули и отправили на стоянку.

Когда мы добрались до Георгиевского зала, часы показывали девять часов утра. Я делал вид, что занимаюсь ремонтом паркета, а Эйтингон ловил удобный момент, чтобы спрятать меня в нише. Наконец в районе десяти часов такая возможность появилась, и мы незамедлительно ею воспользовались. Дальше оставалось только ждать и надеяться, что ничего непредвиденного не произойдёт.

Даже мне с моим небольшим ростом было трудно находиться в этой нише, поскольку голова упиралась в какой-то изогнутый выступ, из-за чего всё время приходилось стоять в полусогнутом положении, а мне предстояло простоять в такой позе ещё четыре часа. В качестве смотрового «окна» в мраморной плитке были просверлены два небольших отверстия, через которые можно было дышать и наблюдать за происходящим в зале.

Постепенно людей становилось всё больше и больше. Уборщицы чистили ковёр и ковровые дорожки, электрики осматривали люстры на предмет перегоревших лампочек, а зоркие охранники, стоявшие по всем углам, внимательно наблюдали за теми, кто входил и выходил из зала. Каждый раз, когда мимо них проходил какой-нибудь военный в высоких чинах, они принимали строевую стойку для отдания чести. Решив немного потренироваться, я выбрал одного офицера из службы охраны, который стоял ко мне ближе всех, и «обездвижил» его, когда мимо него проходил очередной генерал. Видя, что ему не отдали честь, генерал вернулся назад и сделал строгое внушение офицеру, который долго ещё не мог понять, что с ним произошло.

Время тянулось очень медленно, и чем ближе приближался назначенный час, тем больше и больше я убеждался, что меня используют в «тёмную». От таких мыслей у меня так засосало под ложечкой, что я чуть было не завыл от безысходности. Единственным, что я твёрдо решил для себя, было то, что прежде чем вкладывать в руку посла пистолет, я удостоверюсь, кто стоит передо мной: Сталин или его двойник. А дальше пусть будет так, как «карта ляжет»!

Наконец служба охраны очистила зал от посторонних, проверила каждый закуток, и на какое-то время наступила гнетущая тишина…

Массивные двери Георгиевского зала открылись, и на ковровую дорожку вступили главы дипломатических миссий. Впереди процессии шёл представитель Министерства иностранных дел с красной папкой в руке. Подведя послов к условно обозначенной линии, он попросил их выстроиться в шеренгу и дипломатично отошёл в сторону. Пока ждали прибытия Сталина, послы с любопытством рассматривали колонны и стены зала, на которых была запечатлена воинская доблесть и слава Русской армии.

Раздался голос диктора:

– Секретарь ЦК ВКП(б), Председатель Совета Министров Союза Советских Социалистических Республик – Иосиф Виссарионович Сталин! – на противоположной стороне зала показался человек небольшого роста, одетый в белый маршальский мундир.

Остановившись на оговорённом протоколом месте, он лёгким кивком головы поздоровался с присутствующими.

Даже на расстоянии в несколько десятков шагов от этого человека я почувствовал, что передо мной стоит сильный энергетический «вампир». Невероятно, но за всю свою недолгую жизнь я ещё никогда не встречал человека, обладающего такой бездонной энергетической воронкой, и мои сомнения относительно двойника только усилились.

Представитель МИД объявил:

– Слово для поздравления товарища Сталина предоставляется послу Соединённых Штатов Америки, господину Кирку.

После этих слов из шеренги послов вышел высокий худой человек, в котором без труда угадывались черты военного. Он поклонился Сталину и начал зачитывать приветственный адрес, держа в своих руках папку в синем кожаном переплёте. После того, как он сделал паузу, чтобы переводчик перевёл зачитанный им текст, я вступил в «игру».

Мгновенно все застыли. Выждав секунду, я выбрался из своего укрытия. Чтобы окончательно развеять сомнения относительно личности человека, стоящего в центре зала, я направился прямо к нему. В этот момент солнечные лучи пробили облака и ворвались через огромные окна в зал, освещая своими лучами позолоту и всех присутствующих в нём людей.

Подойдя вплотную к двойнику, я стал придирчиво его изучать. Старческая кожа, покрытая угревой сыпью, изрезанное морщинами и глубокими оспинами лицо свидетельствовали о том, что на нём не было никакого грима. Жёлтые белки глаз говорили о болезни почек, а радужная оболочка зрачков о глубоких и необратимых изменениях в печени. Широкие седые усы прикрывали тонкие губы, на которых просматривался незалеченный герпес. Дыхание его было зловонным из-за болезни желудка и принятого накануне алкоголя. Волосы были зачёсаны назад, они были ещё густы, но под ними просматривались себорейные бляшки, от которых он, должно быть, испытывал дискомфорт. Обойдя его вокруг, я обратил внимание на то, что свою левую руку он держит согнутой в локте. Рука была недоразвитой и больной. «Включив» своё рентгеновское зрение, я увидел, что поверх нательного белья на нём надета лёгкая металлическая «кольчуга» из блестящего металла. Тогда почему мне об этом никто не сказал? Или мои «заговорщики» не всё знают об этом человеке?