Брендон Сандерсон - Пепел и сталь

Он бы с удовольствием воспламенил сталь и помчался гигантскими прыжками, вот только как при этом остаться незамеченным, если на улице день и толпа народа?

Кельсер поглубже надвинул шляпу. Гуляющий пешком вельможа никого не удивлял, особенно в деловом районе, где смешались удачливые скаа и неудачливые аристократы. Впрочем, и те и другие делали вид, что не замечают друг друга.

«Терпение и еще раз терпение. Скорость значения не имеет. Если они узнали о нем, он все равно уже покойник».

Кельсер вышел на большую площадь, от которой отходили четыре улицы. На каждом из углов был сооружен колодец, а в центре площади бил фонтан, украшенный массивной медной фигурой, позеленевшей от времени и почерневшей от сажи. Статуя изображала Вседержителя в торжественной позе, облаченного в латы и плащ. Он как бы попирал ногами Бездну, затаившуюся в воде.

Кельсер прошел мимо фонтана. На поверхности воды плавали хлопья недавно выпавшего пепла. С тротуаров вслед ему неслись жалобные голоса – попрошайки мастерски балансировали на грани, за которой их просьбы о помощи вызывали бы не сострадание, а раздражение. Вседержитель с трудом терпел их; попрошайничать дозволялось только тем скаа, на чью долю выпали тяжелые увечья. Однако даже этой жалкой жизни позавидовали бы скаа, трудившиеся на плантациях.

Кельсер бросил им несколько монеток, не заботясь, что привлекает к себе излишнее внимание, и пошел дальше. Миновав три поперечные улицы, он оказался на другой площади, гораздо меньшей. На ней тоже сидели попрошайки, но тут не было ни фонтана в центре, ни колодцев, поэтому прохожие сюда не забредали.

Здешние попрошайки выглядели еще хуже: это были несчастные, которым не хватало сил, чтобы отбить для себя место на главной площади. Бледные от недоедания дети и потрепанные годами взрослые боязливо взывали к прохожим. Мужчины, у которых недоставало двух или более конечностей, прятались по углам, и их перепачканные золой и сажей фигуры были почти неразличимы в тени.

Кельсер машинально потянулся к кошельку.

«Осторожнее, – спохватившись, мысленно предостерег он себя. – Ты не можешь спасти их всех; во всяком случае, деньгами тут не поможешь. Их время настанет, когда рухнет Последняя империя».

Не обращая внимания на жалобные призывы, он изучал грязные лица. Он лишь мельком видел Камона, но думал, что узнает его. Однако ни один из здешних попрошаек не походил на бывшего главаря ни лицом, ни комплекцией – ведь Камон, даже проголодав несколько недель, должен был сохранить следы былой упитанности.

«Здесь его нет», – разочарованно подумал Кельсер.

Кельсер в свое время приказал Милеву отправить Камона к попрошайкам, и его приказ был выполнен. Доксон сам присмотрел за этим.

Отсутствие Камона на площади могло означать и то, что он нашел себе местечко получше, и то, что его отыскало братство. Кельсер несколько мгновений стоял на месте, прислушиваясь к нытью нищих. С неба посыпались хлопья пепла.

Что-то было не так. Кельсер обратил внимание, что на северном углу перекрестка никто не сидит. Кельсер осторожно воспламенил олово – и сразу уловил в воздухе запах крови.

Он сбросил башмаки, снял ремень. За ними последовала застежка плаща – дорогая фибула упала на камни мостовой. Теперь на теле Кельсера металла осталось не много – только монеты в кошельке. Он сгреб в ладонь несколько монет и осторожно двинулся вперед, оставив попрошайкам ненужные предметы одежды.

Запах смерти усилился, но Кельсер не слышал ничего, кроме бормотания нищих за спиной. Он повернул на северную улицу и сразу заметил слева узкий переулок. Глубоко вздохнув, Кельсер зажег пьютер и нырнул в проход.

Переулок был завален отбросами и золой. Никто не ждал там Кельсера – по крайней мере, никто живой.

Камон, отставной главарь воровской шайки, спокойно висел на веревке, привязанной к чему-то высоко наверху. Его труп медленно раскачивался на ветру, а возле него лениво кружили хлопья пепла. Камона не задушили. Нет, к веревке привязали большой крюк, который всадили ему в глотку. Окровавленный конец крюка торчал из-под подбородка, отчего голова сильно запрокинулась назад, а веревка выходила изо рта. Руки Камона были связаны, на все еще пухлом теле виднелись следы пыток.

«Как скверно!»

Сзади послышались шаги, и Кельсер резко обернулся, мгновенно поджигая сталь и швыряя на звук горсть монет.

Взвизгнув, небольшая фигурка припала к земле, а монеты разлетелись в стороны, наткнувшись на защиту.

– Вин? – изумленно воскликнул Кельсер.

Выругавшись, он бросился вперед и затащил девушку в переулок. Потом выглянул из-за угла. Нищие насторожились, услышав звон монет.

– Что ты здесь делаешь? – резко спросил Кельсер, поворачиваясь к Вин.

На ней были все те же коричневые брюки и серая рубашка, но у нее хватило ума набросить сверху неприметный плащ с капюшоном.

– Я просто хотела посмотреть, куда ты пошел, – ответила она, съежившись при виде его гнева.

– Здесь слишком опасно! О чем ты думала?

Вин боязливо втянула голову в плечи. Самые храбрые из нищих подкрались к переулку собрать монеты.

Кельсер приказал себе успокоиться.

«Нет смысла ругать ее за любопытство, – подумал он. – Она просто…»

Он застыл на месте. Это было так незаметно, что он чуть не пропустил… Вин гасила его гнев.

Кельсер присмотрелся к девушке. Она явно пыталась слиться со стеной. Она выглядела такой маленькой, робкой… однако в ее взгляде Кельсер заметил огонь решимости. Да, этот ребенок отлично умеет казаться безобидным существом.

«До чего ловко! – подумал Кельсер. – И как она так быстро учится?»

– Тебе незачем применять алломантию, Вин, – мягко произнес Кельсер. – Я не причиню тебе вреда. И ты это знаешь.

Вин вспыхнула:

– Я не нарочно… просто по привычке. Не могу от нее избавиться.

– Все в порядке, – сказал Кельсер, опуская руку ей на плечо. – Только помни: что бы ни говорил Бриз, влиять на эмоции друзей – дурной тон. К тому же среди знатных людей считается оскорблением, если кто-то использует алломантию в официальной обстановке. Такие привычки могут повлечь за собой неприятности, если ты не научишься ими управлять.

Вин кивнула и выпрямилась, изучая взглядом Камона. Кельсер предполагал, что она отвернется в ужасе, но Вин смотрела на труп молча, и на ее лице светилось мрачное удовлетворение.

«Нет, слабости в ней нет и следа, – подумал Кельсер, – какое бы впечатление она ни старалась произвести».

– Они пытали его прямо здесь? – спросила Вин. – На улице?

Кельсер кивнул, представив, как разносятся по округе вопли Камона, а нищие от ужаса забиваются в щели. Братству нравилось демонстрировать силу…