Брендон Сандерсон - Пепел и сталь

– А зачем крюк? – спросила Вин.

– Это нечто вроде ритуального убийства, для особых грешников – тех, кто злоупотребляет алломантией.

Вин нахмурилась:

– Разве Камон был алломантом?

Кельсер покачал головой:

– Нет, но он наверняка признался в чем-то ужасном во время пытки. – Кельсер посмотрел на Вин. – Он должен был знать, что ты обладаешь силой, Вин. Он сознательно тебя использовал.

Вин заметно побледнела:

– Тогда… братству известно, что я – рожденная туманом?

– Возможно. Зависит от того, знал ли это Камон. Он мог считать тебя обычным туманщиком.

Вин немного помолчала.

– И как это повлияет на мою часть работы? – спросила она наконец.

– Будем продолжать действовать по плану. Лишь двое поручителей видели тебя в тайном доме Камона и в братстве, но редкий человек способен узнать в хорошо одетой аристократке безвестную служанку-скаа.

– А инквизитор? – тихо проговорила Вин.

На этот вопрос Кельсер не ответил.

– Идем, – сказал он. – Мы и так уже привлекли к себе слишком много внимания.

Вин с трудом удерживалась от того, чтобы не одергивать свое роскошное платье. Она носила его уже несколько дней – по настоянию Сэйзеда, – и все равно оно казалось страшно неудобным. Платье было тесным в груди и в талии, а юбка спадала вниз широкими сборками и мешала ходить. Вин постоянно чудилось, что она вот-вот споткнется, и еще она ощущала, как платье выставляет напоказ грудь… Такое глубокое декольте! И хотя привычная рубашка открывала ничуть не меньше, Вин почему-то думала, что это разные вещи.

И в то же время Вин была вынуждена признать, что платье совершенно изменило ее внешность. Девушка, которую она видела в зеркале, казалась Вин незнакомкой, почти иностранкой. Голубое платье с белым кружевом на лифе и белыми оборками на юбке сочеталось по цвету с сапфировыми заколками в волосах. Сэйзед заявлял, что не почувствует себя счастливым до тех пор, пока ее волосы не отрастут хотя бы до плеч, но все равно предложил ей купить пару похожих на брошки заколок и прикрепить их над ушами.

– Аристократы часто не считают нужным скрывать свои недостатки, – пояснил он. – Наоборот, даже подчеркивают их. Привлеките внимание к своим слишком коротким волосам – и все и думать забудут о том, что вы не следуете моде, напротив, на них произведет впечатление ваш вызов.

Вин пришлось надеть еще и сапфировое ожерелье – скромное по меркам знатных людей, но тем не менее стоившее больше двух сотен мер. Дополнением к нему служил один-единственный рубиновый браслет, создававший цветовой контраст, – видимо, того требовали последние веяния моды.

Все это принадлежало Вин и было оплачено деньгами воровской шайки. Если бы она сбежала, прихватив драгоценности и свои три тысячи мер, то смогла бы жить на эти средства не один десяток лет. Мысль о побеге казалась куда более соблазнительной, чем Вин решалась признавать. Картина побоища в берлоге Камона то и дело вспыхивала перед ее глазами. Вот что ее ждет, скорее всего, если она останется…

Так почему же она до сих пор не сбежала?

Вин отвернулась от зеркала и набросила на плечи голубую шелковую шаль – аристократический вариант плаща. Почему она не сбежала? Может, потому, что дала слово Кельсеру. Он научил ее пользоваться даром алломантии и теперь надеялся на нее. Может, они были в долгу друг перед другом. Ведь в любой команде каждый должен делать свою часть работы.

Рин сказал бы, что эти люди – просто дураки, но Вин соблазнилась возможностями, которые предоставлял ей Кельсер. И дело было не в богатстве и не в том, что работа выглядела интересной. Дело было в смутной надежде – опасной и невероятной, – что она окажется среди людей, которые доверяют друг другу. Вин просто не могла не остаться. Она должна была выяснить, действительно ли это так, или – как нашептывал ей голос Рина – все это просто очередная ложь.

Вин вышла из комнаты и направилась к парадной двери особняка – там ее ждал Сэйзед с экипажем. Она решила остаться, а это значило, что она должна делать свою работу.

И ей пора было впервые появиться на людях в роли знатной дамы.

Карету резко тряхнуло, и Вин подпрыгнула на сиденье. Но экипаж не остановился, он продолжал катить по улице, а Сэйзед на месте кучера даже не повернул головы.

Наверху послышался шум. Вин, насторожившись, воспламенила металлы, но с крыши кареты на приступку для лакея спрыгнул Кельсер. Он сунул голову в окно, сияя улыбкой.

Вин облегченно вздохнула, откидываясь на спинку сиденья.

– Ты мог бы просто сказать, чтобы мы прихватили тебя по дороге.

– Это ни к чему, – ответил Кельсер, открывая дверцу кареты и проскальзывая внутрь.

На улице уже стемнело, и Кельсер был в плаще рожденного туманом.

– Я предупредил Сэйзеда, что нагоню вас по дороге.

– А мне почему не сказал?

Кельсер подмигнул, захлопывая дверцу.

– Я просто подумал, что должен отплатить за тот фокус, который ты проделала со мной на прошлой неделе.

– Как это по-взрослому! – ровным тоном произнесла Вин.

– Боюсь, в душе я навсегда останусь мальчишкой. Ну, ты готова к сегодняшнему вечеру?

Вин пожала плечами, стараясь скрыть тревогу, и осмотрела себя.

– Как… э-э… как я выгляжу?

– Великолепно, – заверил ее Кельсер. – Как настоящая юная леди. И не нервничай так, Вин! Маскировка просто безупречна!

Вин почему-то не ощутила радости, как будто хотела услышать другой ответ.

– Кельсер…

– Да?

– Я давно хотела тебя спросить, – заговорила Вин, глядя в окно кареты, хотя снаружи был только туман. – Я понимаю, ты считаешь очень важным разведку среди знати. Но… неужели надо было поступать именно так? Разве мы не могли найти уличных доносчиков, которые рассказали бы все, что мы хотели узнать о делах благородных Домов?

– Возможно, – сказал Кельсер. – Но доносчиков не зря называют доносчиками, Вин. Каждый вопрос, который ты задаешь, дает им намек на твои истинные намерения… и даже простая встреча с ними уже приоткрывает нечто, что они могут продать кому-то еще. Лучше как можно реже иметь с ними дело.

Вин вздохнула.

– Я не из прихоти подвергаю тебя опасности, Вин, – продолжал Кельсер, наклоняясь поближе к ней. – Нам действительно необходим шпион в высшем свете. Ведь доносчики обычно собирают сведения среди слуг, а большинство аристократов далеко не дураки. И важные разговоры ведутся там, где слуги не могут их подслушать.