Клим Мглин - True Love. Правдивая история Руне Маннелига.

Два года я создавал этот комфортный спуск собственной задницей. Я лёг на брюхо и заполз в мутный поток, словно крокодил, погрузившись по пояс. Так и лежал, голова и торс под водой, ноги на берегу. Я всегда так принимаю утреннюю ванну. Перевернулся на спину, и почувствовал, как что-то холодное и тяжёлое скользнуло по ключице, потом по лицу, и вот уже уносится прочь, подхваченное быстрым течением. Я забарахтался, задёргал руками, подняв клубы песка со дна, наглотался воды, но всё же каким-то чудом успел ухватить массивную серебряную цепь, соскользнувшую с моей шеи. Отплевался от попавшей в рот воды, высморкался в ручей и уставился на изящно выполненное распятие. Закрытые глаза мёртвого Иисуса меня не видели, лицо хранило великую скорбь. Я надел цепь и принялся сдирать с раненного плеча размокшее в воде тряпьё.

Рана выглядела отвратно, но всё же не настолько, как это рисовалось в моём, охваченном вечным сумраком, сознании. Рваные края рассечённой плоти были чисты, к тому же клинок моей противницы проник совсем не глубоко. Возможно справлюсь сам и не поеду в город за помощью местных эскулапов. Чёртовы доспехи, конечно, спасли мне руку, но я мог избежать ранения, будь на мне Эмма – моя любимая кольчуга. Но Эмма лежала в Дракенхольме, в дубовом сундуке тамошнего кузнеца, подлатанная и начищенная. Только вот забрать её мне не с руки. Нет у меня денег, чтобы заплатить за ремонт. Кузнец – он, конечно, никакой не герр, но он кузнец, и этим всё сказано. Нельзя просто так что-то забрать у кузнеца, забрать наперекор его воли. Он же кузнец, не какой-то там горшечник или булочник. Нельзя злить кузнеца. Ну и брадобрея. Брадобрея злить – ещё опасней кузнеца.

Я набрал полную грудь воздуха и со свистом выпустил его сквозь крепко стиснутые зубы. Больно однако. Зашивать поздно, придётся мазать мазями, благо в них недостатка нет. Мази превосходные – мне их ведьмы дали. Надеюсь, что ни одна из них не пошутила, всучив мне вместо лекарства какой-нибудь яд или прочую скверну, от которой может кожа облезть или волосы выпасть. Вот и проверю. И буду спокоен.

Крики Азенгуля больше походили на звук боевого рога северян, чем на конское ржание. Я зачерпнул воды в потрескавшееся ведёрко и полез наверх, зарываясь босыми ногами в сыпучий песок и съезжая на полшага назад при каждом сделанном шаге вперёд. Мой конь вновь заржал. Этот жеребец злобен и кровожаден, словно медведь, но при этом хитёр и умён, как лисица. Я привёз его из пустыни, когда мы отвоёвывали Гроб Господень, и, хотя мы много чего добыли, там, за морем, Азенгуль являлся настоящим сокровищем. В этом коне таился демон, и, вполне возможно, не один. И эти демоны повиновались мне. Пока что. Когда-нибудь они потребуют плату за свою службу.

Перед хижиной ждали пятеро. Пятеро всадников скучали в сёдлах, их огромные дестриеры мотали лохматыми головами, били копытами землю, широко раздували огромные сопливые ноздри. Скорее всего Азенгуль рассказывал им, кем на самом деле были их мамочки. Одно из этих гигантских чудовищ, засунувшее свою огромную голову в буйно разросшийся кустарник, жрало костянки тёрна вместе с листьями, ветками и страшными шипами. При моём приближении оно вытащило свою тупую башку, утыканную острыми колючками, из куста, оценило меня влажным взглядом и, подняв заляпанный грязью роскошный хвост, извергло на землю жидкую струю дерьма. Шестой прибывший спешился. Он, каналья, уже успел побывать в моём жилище, и теперь стоял довольный, привалившись могучим плечом к дверному косяку. В огромной ручище, покрытой старыми шрамами и мелкими красными прыщиками, он держал бутылку вина и широко улыбался. Мою бутылку вина.

– Герр Руне.

Он слегка склонил свою коротко остриженную седую голову и, сделав огромный глоток, широко размахнулся и отправил опустевшую бутыль в заросли тёрна, вплотную подступающего к бревенчатым стенам моей хижины.

– Дерьмовое винцо у вас, герр Руне. Но не переживайте, мы вам пару бутылок отличного красного прошлогоднего привезли. И приглашение от Его Преосвященства. Отобедать зовёт. Собирайтесь, старик ждёт.

– Чего хочет старик? Рассказывай, Аустейн.

Аустейн Харп, кастелян Дракенхольмского замка, правая рука епископа, хоть и не имел духовного сана, но искусством находиться в благочестивом созерцании, игнорируя суету мира сего, и в особенности докучливые вопросы, владел в совершенстве. Я повернул голову и выжидающе посмотрел на своего спутника. Этот старый чёрт был слеп на один глаз, и я не прочёл никакого ответа по выражению поверхности чёрной кожаной шоры, закрывающей его пустую глазницу. Мы ехали бок о бок, и выражение его второго глаза оставалось загадкой. Выждав для приличия ещё несколько ударов сердца, я ослабил поводья и доверительно похлопал Азенгуля по шее. Жеребец только этого и ждал. Шумно выдохнув, он по-волчьи оскалил зубы и молниеносно кусил дестриера за выпирающую колесом мускулистую грудь. Прекрасно обученный боевой конь никак не ожидал такого коварства от собрата, едущего с ним вроде как под одним флагом. Дико заржав, он резко вздыбился, брызжа во все стороны слюной и кровью. Аустейн Харп покинул седло и исчез где-то сзади.

– Так чего хочет старик? Рассказывай, Аустейн Харп.

– Да всё как обычно, герр Руне. Очередная прихоть Его Преосвященства. Скучно одному обедать. Всё как обычно, герр Руне.

Аустейн Харп теперь ехал с другой стороны, почтительно держась на некотором отдалении от меня, то и дело косясь здоровым глазом на морду Азенгуля.

– Слушай, Руне, это же, мать его, ни хера не конь. У него башка вогнутая, как у дракона. Чёрный, как чёрт, ни одного пятнышка. Глазища красные. Бьюсь об заклад, если в гриве евоной покопаться, найдутся пеньки спиленных тобой рогов. Не пристало слуге божьему такого коня иметь.

– Аустейн, ты дракона живого видел? Ну или башку евоную?

Харп с сожалением покачал головой.

– Ну, а чего ты тогда ерепенишься?

Аустейн раздражённо поёрзал в седле, утирая кровь с разбитой брови.

– В храме городском змей изображён, сразу как входишь, так справа над притолокой нарисован. Говорю вам, герр Руне, такая же башка у твари, как у вашего коня. Так что не конь это. Придётся Его Преосвященству доложить. Ради вашего же блага. А то, не ровен час, загрызёт вас.

– Хм. Ну спасибо, старина за заботу, доложи, что же. Только скажи мне: что змей нарисованный, дракон, губитель человечества, в храме делает? Гибнет под копытами святого Георгия?

– Мм. Да нет, герр Руне. Не гибнет, проклятый. Сидит себе тихонько.

– То есть в главном храме Дракенхольма, прямо при входе, справа над притолокой сидит дракон, сатанинское отродье? Сидит тихонько.

Аустейн Харп хмурился и зыркал на Азенгуля с неприкрытой ненавистью.

Читать дальше