Клим Мглин - True Love. Правдивая история Руне Маннелига.

Она смотрела прямо на меня. Встретить пристальный взгляд этих блестящих антрацитовых глаз – всё равно что заглянуть в чёрную пропасть. Надменная полуулыбка искривила тонкие, бескровные губы, звериные черты её серого, покрытого багряными пятнами лица, стали ещё жёстче. Она подняла вверх гордый подбородок; губы раздвинулись шире, обнажая кончики острых, жёлтых клыков. Прядь иссиня-чёрных, слипшихся волос скользнула по пепельной щеке, оставляя кровавую полосу и приоткрывая остроконечное ухо. Длинный клинок, возлежащий на плече воительницы, чернел от липкой крови, стекающей на легкие кожаные доспехи. Тонкие и цепкие пальцы, сжимающие рукоятку оружия, побелели. Она была прекрасна в своей ненасытной жажде убийства.

Я стоял, опустив острие меча вниз, и откровенно любовался своим врагом. Мне не хотелось с ней драться. Я мечтал заняться с ней кое-чем другим. Она не разделяла моего желания. Её страшное оружие – то, что в наших северных землях называется полесворд – лезвие длинного меча, впаянное в тонкую рукоятку длиной в треть копейного древка соскользнула с окровавленного плеча; стройные ноги пришли в движение. Я тяжело вздохнул и оставил призрачные грёзы. Смерть неслась на меня широкими, пружинистыми прыжками, с острой кромки узкого клинка срывались кровавые капли, исчезающие в темноте подземелья.

Я откинул в сторону старый, изрубленный щит и перехватил полуторник двуручным хватом. Она не воспылала ко мне ответной страстью, а значит у меня остался последний шанс против смертоносного полесворда – стены каменного тоннеля, где мы так некстати столкнулись, были узки. Она держала длинную рукоятку страшного оружия почти у самой гарды, теряя всё его превосходство над моим стареньким бастардом. Я бросился навстречу, прямо под её замах. Но она угадала. Её клинок, вместо того, чтобы пойти по выбранному моим финтом, нужному мне направлению, вычертил в воздухе какую-то нелепую кривую и вдруг обрушился на меня справа, туда, где я никак не ожидал с ним встречи. Я с трудом увернулся, и вместо того, чтобы разрубить моё лицо на две асимметричные половинки, лезвие аккуратно срезало лоскуток кожи с моей щеки, после чего, с умопомрачительным треском, врубилось в плечо.

Стальной наплечник лопнул как орех под клювом дятла. Но он спас мне жизнь. В этот раз. А в другой раз, что наступил буквально через мгновение после того, как я отшатнулся назад, слабо отмахнувшись мечом от разъярённой фурии, мою жизнь сохранил герр Ульфсак, мой спутник, что валялся сейчас здесь, в темноте, на мокрых каменных плитах подземного коридора. С ним-то мы и припёрлись в эту жуткую клоаку – забрать припрятанное мною сокровище. Она убила его чуть раньше, когда мы немного заплутали и слегка разделились; он поплёлся проверить правое ответвление коридора, а я левое. На его визг я и примчался. Но поздно. Она уже стояла над остывающим телом, поджидая меня и вызывающе улыбаясь.

А сейчас покойный герр Ульфсак фон Сорза в очередной раз спас мою задницу. Мускулистые ноги, обтянутые узкими сапожками, запутались в безвольных конечностях мертвеца, воительница споткнулась о недвижное тело и, пока восстанавливала равновесие, опрометчиво замешкала со следующим ударом, а я опередил её, морщась от боли в раненном плече. Но, вместо того, чтобы рассечь великолепную грудь, упакованную в проклёпанный корсет кожаной кирасы, мой клинок встретился с лезвием полесворда. Она отклонила мой меч, но не удержала своё оружие; полесворд вылетел из её рук и скрылся где-то в темноте, жалобно позвякивая при встрече с каменными плитами пола. Она пнула меня изящной ногой, попав в бедро, и бросилась прочь – вдогонку за своим клинком. Я тоже не колебался. Устремился бежать со всей скоростью, на которую был способен. Побежал в противоположную сторону.

Она провела горячей ладонью по моей обнажённой груди – на коже осталась грязно-бурая полоса, и развернулась спиной. Я торопливо щёлкал многочисленными застёжками, пыхтел и чертыхался, пытаясь справиться с бесконечными ремешками и шнуровками. Наконец у меня получилось – кожаная кираса подалась и рухнула на пол, став похожей на пустой тараканий панцирь. Я наклонился вперёд, обхватив дрожащими от нетерпения руками пару небольших упругих грудей, и жадно вдохнул терпкий запах. От неё пахло железом, кровью и кислым молоком. Она глухо застонала и выгнулась дугой, будто дикая кошка, требующая ещё больше жестокой ласки. Потом развернулась. Чёрные глаза блестели в полумраке, будто два кусочка мокрого угля. Она обнажила жёлтые, пугающие клыки, а потом впилась мне в плечо.

Боль была адской, наверное, я задел рану, мечась по своей неудобной постели в объятиях этого лихорадочно-липкого сна. Стеная, я свесил босые ноги вниз и с трудом сел, пытаясь разлепить глаза. Тусклый свет, проникающий сквозь единственное окно, затянутое бычьим пузырём, ничуть не разгонял плотный сумрак маленькой и душной комнатёнки. Но свет всё же был, а это значит, что наступило новое утро, и я всё ещё жив. Надо двигать своей задницей, если я, конечно, хочу пожить ещё немного и сохранить в целости обе руки. Я склонил голову к правому плечу и засунул нос под складки рубахи, уткнувшись в заскорузлое тряпьё, пропитанное засохшей кровью и грязью. Воняло, как от бездомного пса. Кровью, потом, и вообще дерьмом каким-то. Но сладковатый запах гнили отсутвствовал.

Я вывалился из дверей хижины, ровно как пьяный матрос из портового борделя, безуспешно пытающийся успеть на борт своего корабля – в одном исподнем, сквернословя и шатаясь. Подцепил гардой меча кособокое деревянное ведро, и поплёлся за водой, спотыкаясь о проклятые сосновые корни, тут и там торчащие из-под земли. Тропинка петляла среди огромных замшелых валунов, стремясь вниз к руслу мелкой речушки, что несла свои мутные воды куда-то в непролазную чащу ближайшего леса, чтобы превратиться там в вонючий пруд, окружённый непроходимым болотом. Проклятье, зря я не одел сапоги – мои голые ступни познали остроту игл опавшей хвои, а пальцы побиты об торчащие из-под земли булыжники, что торчали рядом с торчащими оттуда же корнями, и об эти самые растреклятые торчащие адовы корни.

Тропа резко оборвалась на краю глубокой канавы с крутыми отвесными стенами – я достиг той самой речушки. Незнающий путник и спохватиться не успел, лежал сейчас у воды со сломанной шеей, а лес шумел над ним, наслаждаясь своим совершенным, природным коварством. Но я давно тут живу. Почти два года. Я знаю эту дорогу. Плюхнувшись на зад, я неспешно съехал к руслу по накатанной песчаной колее.