Клим Мглин - True Love. Правдивая история Руне Маннелига.

– Эбигейл… Эби…

Ведьма никак не отреагировала – склонилась над принесённой мною корзинкой, громко чавкала, плевалась и отрыгивала. Куриные кости, овощные огрызки и прочие объедки летели из-за сгорбленной девичьей спины, приземляясь, естественно случайно, всего в паре локтей от меня.

– Тебе не обязательно набивать себе брюхо в этой клоаке. Мы уходим. Вот, смотри, что мне папа дал.

Я продемонстрировал её спине данный мне Его Преосвященством ржавый ключ.

Огрызок куриной ноги ударил меня в плечо и сполз вниз, оставляя на матовых кольцах Эммы блестящий жирный след. Я подобрал его и ткнул обгрызенной костяшкой в виляющий круп Харальда, что шарахался по кругу, потрясая зажатым в зубищах телом несчастной Лолы. Харальда всё никак не отпускало. Крыс принюхался и, выпустив мертвечину из пасти, направился прямо ко мне, недвусмысленно скалясь.

– Никаких плетей не будет, да и не может быть. Ты пойдёшь со мной, Эби. Я спрячу тебя на время, пока всё не уляжется. Хватит жрать, пойдём отсюда.

Чавканье смолкло. Эби вытерла масленые руки о грязное рубище на своей груди, а затем размазала остатки жира по своей великолепной спутанной гриве. Её прелестная головка качнулась в мою сторону с грацией сказочной дросеры, уловившей приближение аппетитной мухи. Я мысленно перекрестился и потупил взор, готовясь к жестокому всплеску ведьминского негодования, а Харальд бросился вперёд и вцепился в куриную кость, которую я всё ещё сжимал в руке. Я поднял руку вверх и крыс взмыл в воздух, обвиснув мосластыми окорочками и своими великолепными мудями.

– Ты, Руне – хитрец и лжец. И мне это давно известно. И сейчас ты пришёл вовсе не затем, чтобы спасти меня от кошки палача или костра. Тебе что-то от меня надо. И я дам тебе это. И буду давать. Но взамен буду брать. Брать единственное, что у тебя есть, и что мне действительно от тебя нужно. А это – твой зачарованный член.

И она прыгнула в мою сторону. Я едва успел вытянуть вперёд руки и поймать в объятия мускулистое, как у дикой кошки, тело. Бедняга Харальд, поспешно отброшенный в сторону, исчез в темноте, остервенело сжимая в зубах отжатую кость. Эбигейл, рыча, словно животное, повалила меня толчком на спину и уселась сверху, задирая низ моей кольчуги. Эмма стойко сражалась с посягательством на тело, но не устояла под яростным натиском ведьмы. От неё пахло едким потом, куриным помётом и гнилой капустой; Эбигейл высвободила из узкого плена кожаных штанов мой затвердевший член и с размаху вогнала его в себя, так быстро и небрежно, будто это была морковка для удовольствия, а не живой человеческий орган. Глухой стук за окошком привлёк моё внимание, я перестал кусать девушку за грудь и слегка отвернул голову. Мои затуманенные похотью очи встретились с остекленевшим взглядом водянистых голубых глаз, смотревших на меня из-под надвинутого на лоб шапеля.

Она всё-таки успела. Бедный парень. Наверное он даже и не понял, отчего и почему умер. Коварное медленное заклинание. Комар носа не подточит. Умер от опоя и точка. Можно было и не бить ведьму корзинкой. Я помрачнел и видимо это сказалось на моём любовном порыве. Почувствовав неладное, Эбигейл обхватила мою голову тонкими, холодными руками, приподняла и прижала к своей груди. В мои губы требовательно уткнулся твёрдый и мокрый сосок её упругой груди. И всё скоро наладилось.

Азенгуль старался. Старался идти шагом, но, чувствуя на своей спине прекрасную наездницу, конь весьма сильно волновался. И возбуждался. Идя рядом, и ведя под узцы своего великолепного арабского скакуна, я прекрасно видел, насколько сильно.

– Руне, тебе говорили, что это не конь?

Эбигейл распласталась по спине жеребца; ведьма обхватила обеими руками его атлетически сложенную шею и зарылась лицом в чёрную, как смоль, гриву. Девушка тёрлась своим гибким телом о бархатную конскую кожу и что-то нашёптывала зверю в ухо. Азенгуль скалился, яростно фыркал и бил копытами по загаженной мостовой, поднимая тучу брызг.

– Говорили, и не раз. Последний раз говорили сегодня. Два человека. Аустейн Харп и Улле Кузнец. К слову сказать, мы именно к Улле и направляемся.

Подразумевалось, что ведьма перестанет провоцировать своими ласками моего коня и проявит некий интерес к предстоящему делу. Но девушка лишь вяло зевнула и, отвернувшись, вновь продолжила ёрзать по спине Азенгуля. Мне оставалось лишь гадать, кто из них раньше достигнет пика наслаждения.

Узкий проулок, стискиваемый с двух сторон скособоченными трёхэтажными домишками, чьи пожелтевшие фасады были расчерчены унылыми косыми балками деревянных каркасов, наконец-то вывел нас на рыночную площадь, одно из немногих мест в Дракенхольме, свободное от беспорядочно налепленных друг на друга построек. Но это не значит, что здесь было свободно. Трухлявые прилавки под драными полотняными навесами образовывали подобие четырёхугольника, внутри которого сбились в кучу немногочисленные торговцы, собственными телами прикрывая свой убогий скарб, который они и пытались всучить редким покупателям. Телеги и тощие вонючие кобылы, впряжённые в оные, довершали линию обороны от возможных посягательств, лишая потенциальных воров возможности подобраться к товарам.

Торговцы Дракенхольма вполне стоили своих покупателей. Они были точно так же бедны как и их клиенты. Жалкое каре не могло похвастаться изобилием продаваемых товаров, вернее сказать, товаров было много, но в основном, всё это была никчёмная рухлядь – рынок являл собой огромную лавку старьёвщика. Невнятные женские чепцы соседствовали с кривыми глиняными горшками – не понятно – под говно или под кашу. Рулоны тканевых отрезов так смердели прелой тряпкой, что запах этот напрочь перекрывал вонь лежалой рыбы с соседнего прилавка. Рядом истошно орала тощая корова, один рог у который был обломан, а рёбра выпирали над раздувшимся от голода животом. Хозяйка этой несчастной твари – одноглазая облысевшая старуха в живописных лохмотьях – продавала яблоки, пару мятых тыкв и несколько горшочков желтоватой жижи, голословно утверждая, что это мёд. Сонмы мух, мошек и прочих гадин, реющие над торговыми прилавками, садились куда угодно, но только не на означенные горшки.

Однако тут были и посетители. Жители города, выкроившие время для визита на рынок этим утром, внешне ничем не отличались от торговцев. Та же нерешительность и опухшие после вязкого сна и дрянного эля морды. Несколько человек бесцельно шаталось вдоль заваленных хламом прилавков, какая-то матрона средних лет верещала грудным голосом, споря о цене с зеленщиком, продающем жухлые травы и подгнившие корнеплоды, а большая часть зевак сгрудилась возле небольшого загончика для продаваемого скота.