Клим Мглин - True Love. Правдивая история Руне Маннелига.

– Помнится, это ты, Аустейн, художников для росписи нанимал, год тому назад. Получается, целый год в божьем храме дракон сидит, прямо справа, на потолке у входа, и всё это время души прихожан смущает. Надо бы доложить Его Преосвященству об этом вопиющем недоразумении. Что скажешь, Харп?

– Хрен с вами, герр Руне.

Аустейн Харп порылся в обширной сумке и вытащил пузатую бутылку, лишь слегка початую. Криво скалясь, протянул мне, высоко привстав в стременах.

– Мир, герр Руне?

– Мир, Аустейн. А всё же, почему ты сам приехал, да ещё этих с собой привёл?

Я махнул назад, где в клубах пыли, поднимаемой нашими с Харпом конями, понуро тащились пятеро тяжеловооружённых воинов, восседающие на спинах своих чудовищных коней.

– Ты же не арестовать меня приехал? Лучше сейчас скажи, и тогда я только вас убью и уеду. Иначе половина гарнизона ляжет. Ты меня знаешь.

Харп хохотнул. Потом посерьёзнел. Двинул дестриера поближе и голос понизил.

– Братья ваши во Христе прибыли. Шнеккер под красным крестом в порт вошёл. Ещё вчера, на рассвете. Храмовники. Епископу не представились. Рыщут по округе. Что-то разнюхивают. Вы, конечно, на мечах – ого-го, ну дык пятеро их, да к тому же орденские братья. Вы же все там, в орденах этих, отморозки – каждый на мечах – ого-го. Вот и взял я пяток своих. На мечах тоже, знаете ли, неплохи, да и так, получается, что вы под защитой Его Преосвященства. Не полезут братья, если, не ровен час, наткнёмся на них. Такие вот дела, герр Руне.

Я помолчал, усваивая дерьмовые новости. Потом покачал головой и сплюнул:

– Полезут.

А после, выждав пару ударов сердца, добавил:

– Выкупи мою Эмму у кузнеца, удружи, старина.

Харп тоже помолчал и вздохнул.

– Кабы Его Преосвященство послал вас тролля убивать, я бы и пальцем не пошевелил. Вы хоть знаете, сколько уже денег мне должны?

Аустейн Харп обиженно посопел носом.

– Но эти братья ваши… Ладно, хрен с тобой, герр Руне, выкуплю я твою Эмму. А правда ли, что это – та самая Эмма?

Я лишь небрежно кивнул и припал губами к бутылочному горлышку.

Вонь настигла нас уже на подъезде к широко распахнутым городским воротам. До кривых, мощёных неровными булыжниками, улочек Дракенхольма оставалось ещё по меньшей мере шагов десять, а в нос уже ударила едкая, тошнотворная смесь резких запахов. Вонь экскрементов и ароматы свежей выпечки, тяжёлый дух дублёной кожи и миазмы человеческого пота, смрад едкой мочи и перегар кислого пива – всё это смешивалось в нужных пропорциях, создавая волшебную атмосферу Дракенхольма. Один из стражников, повесив свой изрядно проржавевший шапель на острие алебарды, прислонённой к замшелой городской стене, самозабвенно блевал в сточную канаву. Второй вояка сидел, расслабленно привалившись к этой же самой стене. Его грубые холщовые штаны украшало тёмное пятно, расплывающееся между широко раздвинутых ног. На острый наконечник копья, древко коего было зажато подмышкой у спящего пьяницы, какая-то озорница повесила венок из увядших полевых цветов.

Мы влетели в город в ореоле из грязевых брызг и перьев немощных куриц, попавших под тяжёлые копыта наших коней. Я чуть тронул поводья и Азенгуль сбавил ход, а потом и вовсе остановился. Я спешился. Улочка, ведущая к кузнице, являлась, несомненно, самой кривой из всех местных улочек. Самой кривой, самой грязной и самой моей любимой в этом городе. Я любил Дракенхольм; мои ноздри раздувались, с наслаждением втягивая его отвратительные запахи. Ведя Азенгуля под уздцы, я продирался по узкому проулку, запруженному брошенными сломанными телегами, пустыми трухлявыми бочками и смердящими грудами бытового мусора. Наши конечности – мои ноги, обутые в мягкие кожаные сапоги, и копыта Азенгуля, увенчанные самыми лучшими подковами, что можно было найти в этом проклятом богом месте, разъезжались в бурой жиже, текущей сплошной рекой по корявой мостовой. Мы продвигались вперёд под писк давимых крыс, раздавая крепкие пинки чумазым детям и лохматым собакам, что льнули к нам, как мухи к говну. В лицо лезли покрытые мерзкими пятнами простыни и одеяла, застиранные платья и вонючие портки горожан, вывешенные на верёвки, перекинутые через улицу.

Я остановился, поджидая приотставшего Аустейна Харпа и его воинов. Из распахнутых ставень ближайшего ко мне дома раздавались женские стоны наслаждения. Я склонил голову и застыл, прислушиваясь, в паху потеплело. Я скучал по Дракенхольму. Женщина пару раз взвизгнула и заткнулась. Вскоре в оконном проёме показалось бледное лицо, обрамлённое растрёпанными рыжими волосами. Блудница прочистила горло и смачно сплюнула вниз, прямо мне под ноги. Завидев нас, она откинула со лба непослушные волосы и подтянулась повыше, вывалив на подоконник огромные белые груди. Её большой слюнявый рот раскрылся, красный острый язычок задвигался вверх-вниз. Подошёл Аустейн Харп, а за ним и его бойцы. Седой воин добыл огромное яблоко, покрытое какими-то чёрными наростами, и теперь, хищно оскалив зубы, прицеливался в его зелёный бок.

– Хватит вам, герр Руне, на дам пялиться, пойдёмте уже, старик голоден, без вас обедать не сядет, а приём пищи пропускать ему никак нельзя – сами знаете – слаб желудком Его Преосвященство.

Аустейн осёкся, с отвращением скривившись и уставившись на фрукт в своей руке. Из прокушенного бока на свет показалось извивающееся тело бледного червяка с чёрной, блестящей от яблочного сока, головкой. Харп с отвращением сплюнул недожёванное. Яблоко просвистело в воздухе, словно пушечное ядро, и врезалось точнёхонько промеж глаз рыжей шлюхи.

Мы двинулись дальше и, пройдя ещё пару фасадов, расчерченных косыми линиями балок, остановились у массивных двустворчатых ворот. Те выглядели угрожающе неприступными и наглухо запертыми. Аустейн Харп подёргал одну из створок. Та не шелохнулась. Из-за толстенных деревяшек раздался предостерегающий низкий рык неведомого зверя. Я подвёл Азенгуля к старому воину и протянул ему поводья.

– Азенгулю туда не стоит идти. У них с Гармом старые тёрки.

Аустейн Харп прищурился и, взяв поводья, передал их за спину одному из своих воинов.

– Да и вам, герр Руне, туда идти не стоит. Одному во всяком случае. Не знаю насчёт Гарма, но старина Улле шибко зол на вашу светлость, и, прошу заметить, не только по причине неоплаченной Эммы. Неоплаченной осталась ещё и Катрин. Расходы на Эмму, как уже упоминалось, я беру на себя, так и быть. Но что делать с Катрин, ума не приложу. Видите ли, герр Руне, дочка-то у кузнеца одна, да на выданье. Так что могу лишь приложить некие посреднические усилия, в результате которых вы, вероятно, выйдете с этого двора в кольчуге и, возможно, старый Улле не сломает вам ноги. Но поговорить вам просто необходимо. Только придумайте что-либо ободряющее. И придумайте это прямо сейчас.