Дмитрий Тацуро - Легенды Сэнгоку. Золотой остров

Кагэтора поднял взгляд на мать. Упоминание о Нами, вызвало в нём замешательство. И возможно, Сэйган была права. Покончив с войной, в которой молодой князь отвлекался от своих чувств к своей бывшей возлюбленной, теперь же на него снова нахлынули воспоминания, о проведённых днях с ней и о тяжёлом расставании.

– Вы, как всегда, правы матушка. – поклонился Кагэтора. – Я слишком размяк из-за этого. Мне нужно забыть о ней раз и навсегда.

– Вот именно. – согласилась Сэйган. – Обет, что ты дал, священен! Взяв на себя подобные вещи, нужно идти дальше. Твой путь на этом не заканчивается.

Кагэтора, ещё раз почтительно поклонился и решил перевести тему разговора.

– Матушка, ты присоединишься к нам на праздник Сёгацу?

К торжеству всё было готово. В главной зале замка Касугаяма, собралось много гостей. Хоть праздник и был, для каждой семьи личным, Кагэтора считал своей семьёй всех тех, кто разделил с ним это тяжкое бремя войны. Конечно, многих не хватало, но и присутствующих было достаточно.

Во всех комнатах замка, были развешаны ивовые и бамбуковые ветки, украшенные деревянными и бумажными фигурками обезьяны – символом наступающего года. Над помостом, где сидел даймё, висели хамаими- стрелы с белым оперением, приносящие в жилища воинскую удачу. Присутствующие одели на себя самые красивые косодэ и хитатарэ, что имелись у них. Китадзё Такахиро, который и без того любил броско одеваться, был во всём ярком, что аж глаза слепило. Ровно в полночь, все высыпали во двор замка. Касугаяму огласили удары храмовых колоколов. Наоэ, Амакасу и ещё несколько вассалов взяли в руки кумадэ, некое подобие граблей, похожих на медвежью лапу и при каждом ударе колокола гребли ими воздух, загребая в дом счастье под всеобщий смех. Когда колокол пробил сто восемь раз, все поздравили друг друга с Новым Годом Обезьяны и отправились праздновать внутрь замка.

Угощения были самые разнообразные. Какидзаки и Санпонджи, любившие выпить и повеселиться, принялись за сакэ, заедая их эби- креветками с соевым соусом. Коджима Ятаро, любивший не только подраться, но и хорошо поесть, уплетал моти-лепешки из клейкого риса, камабоко – пирог из рыбы с белым мясом, приготовленный на пару. Потом здоровяк перешёл на суп дзони, всё с теми же моти, но только в бульоне. Покончив с супом, Ятаро стал искать новое лакомство, чтобы закинуть его в своё бездонное чрево. Сакэ он не пил, боялся, что может потерять контроль над своей яростью и покалечить кого ненароком, а то и того хуже. Наоэ налегал на более полезную еду – пюре из каштана и варёные водоросли-комбу. Этой ночью столы просто ломились от еды.

Кагэтора сидел на помосте, во главе праздника, наблюдая за веселящимися вассалами, и тихо попивал сакэ. Рядом с ним, сидела госпожа Сэйган-ин. Она, в отличии от всех присутствующих, воздерживалась от угощений. Сестры Кагэторы Айи, с её мужем Масакагэ, не было на празднике. Всё потому, что Айя была беременна и шумные, беспокойные праздники ей не к чему. Кагэтора отправил сестре письмо с поздравлениями и подарками, как, впрочем, и многим, кому не довелось попасть на торжество в Касугаяму. В числе этих немногих числились; сюго Уэсуги, который, в последнее время сильно захворал, старик Накадзё, не любивший праздники вообще и Шибата Цунасада, вечно занятый в своих владениях. Остальные же были здесь, включая Иробэ и Каджи. Последний, даже взял с собой жену, вторую сестру князя – Огэн. Когда Кагэтора, во время своего похода на север, заезжал в замок Сасаки, Огэн показалась ему довольно скучной и мрачной особой, как и вся тамошняя обстановка, но здесь женщина преобразилась. Она весело хохотала с другими жёнами самураев и даже, кое-где, могла пошутить. Не так, как её муж, а вполне приемлемо.

Веселье, тем временем, разгоралось всё сильнее. Как и ожидалось, Какидзаки и Санпонджи, поднабравшись, решили поспорить, сможет ли пьяный Кагэиэ станцевать с копьём, удержав на наконечнике полную чарку сакэ. Спор решили закрепить делом. Какидзаки приказал принести ему яри и, шатаясь, вышел во двор. Любопытствующих оказалась, целая тьма. Даже сам даймё решил выйти и посмотреть на это зрелище.

Когда слуга принёс требуемое, Кагэиэ схватил в правую руку копьё, ровно посередине древка, а в левую взял веер-тэссэн, на наконечник установили, налитую до краёв чарку. Наконечник яри был довольно длинный и широкий, так, что для умелого воина, задача была бы не трудной. Но Какидзаки был пьян, да ещё и танцевать собирался. И тут началось.

Кагэиэ раскрыл тэссэн и медленно, изящно, будто выполнял ката, начал двигаться, постепенно ускоряя темп. Потом, он заорал. На самом деле, храбрый воин пытался петь, но со стороны, это выглядело как крик, или даже вой пьяного волка. «Пел» Какидзаки про свои подвиги, свершённые на службе у Тамэкагэ и Кагэторы. Его копьё, кружилось из стороны в сторону и выписывало петли, но сакэ так и не проливалось. Санпонджи даже побагровел от обиды. Кагэиэ, явно назначил хорошую цену за проигрыш. Закончил Какидзаки под бурный шквал аплодисментов и похвал. Самурай похвально поклонился, подкинул на наконечнике чарку и поймал её своим лицом. Что-то в рот ему, конечно, попало, но остальное растеклось по жёсткой бороде. Теперь, наблюдателям, пришлось надрывать животы от хохота, а Саданага объявил, что спор проигран.

– Ты мошенник! – закричал Кагэиэ. – Я станцевал, не пролив не единой капли, то, что было потом, не считается!

– Ты меня не обманешь! – отпирался Санпонджи, стоя на пороге энгавы и грозя кулаком. – Нужно было завершить всё до конца! Я не отдам тебе коня, даже не жди!

Чтобы не дошло до драки, в спор вмешалась госпожа Сэйган-ин. Хоть победа Какидзаки и была на лицо, она решила не оставлять Саданагу в обиде.

– Саданага-сама, – обратилась она к самураю. – раз ты считаешь, что Кагэиэ-сама, выполнил уговор не до конца, то отдай ему коня не полностью.

– Это как? – Санпонджи недоумённо посмотрел на монахиню. – Разрубить его что ли?!

– Зачем же так жестоко? Ведь вы человек благоразумный и храбрый и, несомненно, поступите достойно! – похвалила она Саданагу. Тот, в свою очередь, гордо выпячил грудь и задрал подбородок. Сэйган продолжила. – Отдайте одного лишь коня, а снаряжение оставьте себе.

– Мы о снаряжении не договаривались! – удивился Санпонджи.

– Господин Кагэиэ прекрасный наездник, зачем ему конь без снаряжения. – убеждала самурая монахиня. – Жеребец ведь боевой?

– Боевой. – согласился Саданага.

– Тогда, что за приз такой – голый конь, без седла, стремян и поводья? Наверняка, у него и броня имеется?

– Есть немного. – кивнул самурай. Женщина, явно, загрузила его излишними раздумьями, потому как, взгляд Санпонджи, был совершенно отсутствующим. – Хорошо! – он хлопнул себя по колену. – Пусть забирает коня! Но снаряж… жение, я оставлю себ…бе.