Николай Прокошев - Семь крестов

Вместе с ним проживал его сын по имени пруд, который родился и вырос в этой ложбинке. Пруд, весь в отца, был жителем очень гостеприимным, поэтому в такой поздний час пригласил к себе пятерых друзей. Пять рослых, пегих, с белой грудью жеребцов, наклонив головы, о чем-то мирно беседовали с хозяином. Подмигнув знакомым Вицеля, отец-ручей пригласил их зайти к вечно молодому и бодрому сыну-пруду.

– Как считаешь, куда делся ряженый карлик? – Пес, не переставая удивляться тому, что кони сами пошли в нужную сторону, повернул голову к Матиасу, ехавшему по правую руку от него.

– Я думаю, господин Гектор, что в полу имелось отверстие, как крышка погреба, – парень оглянулся, но ни пруда, ни лесной лачуги давно не было видно. – А под сундуком у него я заметил колесики. Сдается мне, он не махал посохом, а отталкивался им от пола, чтобы подкатить куда надо.

– Он успел тебе что-нибудь рассказать?

– Да, господин. Вицель оказался очень разговорчивым человеком, а может, просто давно ни с кем не говорил. Он сказал, что служил у болгарского царя Ивана Шишмана придворным шутом. Но однажды провинился и его изгнали.

– Вот почему карлик был так необычно одет…

– Он слонялся по миру, пока не встретил одного человека, – кивнув на Гуннара, чья лошадь шла впереди, Матиас покосился на Пса. – Того, о ком говорил ваш раненый друг. Кудесник сказал Вицелю, что ему суждено быть отшельником до тех пор, пока он не сварит особый отвар.

– Какой еще отвар, разрази их Галифакс? – Уортингтон с любопытством слушал парнишку из Остеродского комтурства.

– Сначала он указал Вицелю на то место в прусской чаще. Там он и остановился, сколотил себе дом и принялся варить свое зелье.

– Ну и как? Сварил?

– Не совсем, господин. До завершения ему оставалось найти соль и львиный язык. Где он его найдет, ума не приложу. Хотя соль все же нашел…

– Выходит, маленький пройдоха одурманил тебя своими порошками, а сам и не думал помогать Гуннару? – ровным счетом ничего не понимая, Пес почесал подбородок. – А на деле просто удрал с нашей солью сквозь дыру в полу?

– Думаю, все было именно так. Но… – Матиас слегка замялся. – Ведь синих летучих жучков видели все? Да и господину Гуннару явно полегчало.

– Ерунда, помоги нам Галифакс, – капитан вольных стрелков отодвинул еловую ветку, что попалась на пути. – Помню, как-то меня случайно пьяным заперли в подвале, где хранилась известь. Так я увидел не только Галифакса, но и всех его друзей и даже свою покойную матушку. Она даже погрозила мне пальцем, дескать, в вине счастья нет…

– Вы что, совсем ничего не понимаете? – раздраженный тон Тронда заставил Гектора и лучника мгновенно замолчать, а Матиаса съежиться в клубок. – Этот уродец забрал у нас Гуннара! Он не поедет с нами дальше! Из-за проклятого карлы мы потеряли друга и отличного воина. Все, чему нас учили столько лет, теперь коту под хвост.

– Но, Тронд, Гуннар – жив, и он сделал свой выбор. Мы не имеем права его отговаривать. Захочет – вернется сам. Вдруг ему так будет лучше?

– Да ну вас к дьяволу… – разозлившийся викинг поравнялся с давним товарищем и вновь с жаром принялся того урезонивать.

Гуннар не обманул, и кони действительно привели их к воротам Шветца на заходе дня святого Алексия [106]. В городе уже знали о неутешительном итоге битвы. Насмерть перепуганный возможным наступлением врага кумпан фон Плауэна отрапортовал, что брат Генрих со своим отрядом еще вчера отбыл в Мариенбург.

Сначала комтур отказывался верить в скорбную историю о разгроме тевтонского войска, которую поведал запыхавшийся солдат, прибежавший с танненбергского поля. Потом примчался другой, следом еще один. И так восемь человек. Поэтому ничего не оставалось, как начать действовать.

Мешкать было нельзя, и фон Плауэн немедленно отправился в столицу, куда обязательно будет нанесен следующий удар. Последние события вымотали горстку уцелевших друзей так, что о продолжении пути не могло быть и речи. А встреча с маленьким ворчливым колдуном стерла грань между правдой и вымыслом. Решение остаться на ночлег приняли не сговариваясь.

Ветреным дождливым утром, после короткого завтрака, снарядив лошадей и прихватив еду и питье, четверо из тех, кому посчастливилось уцелеть в величайшей христианской схватке последних лет, засобирались в Мариенбург. Как ни старались приятели уговорить Гуннара пойти с ними, викинг ни в какую не соглашался. Он твердо решил пока остаться в Шветце, а дальше будет видно, что да как. Тронд, все-таки переборов себя, уважил желание друга и пообещал заехать проведать, когда положение Пруссии хоть как-то выровняется.

Не щадя коней, небольшой дружный отряд во весь опор помчался к столице ордена. Жители городков и деревень, встречавшихся по дороге, охваченные безмерным ужасом, искренне полагали, что если уж сам Великий магистр погиб, то им, простым людям, и вовсе не сносить голов от разъяренных поляков. Создавалось впечатление, что крестьяне, да и многие ратманы [107]готовы были на коленях ползти навстречу Ягайло, умоляя о пощаде.

Такого удрученного настроя среди населения Псу встречать еще не доводилось. Люди заранее готовились к худшему. Паника иной раз заканчивалась тем, что некоторые забивали свой скот, чтобы тот не достался треклятому поляку. Самые нервные доходили до самоубийства. Поражение тевтонского войска сковало тесным кольцом страха и безумия многих честных жителей. Все заглядывали четверке всадников в глаза с надеждой, что те смогут даровать им избавление от неминуемой мучительной смерти.

Когда до Мариенбурга оставалось менее полутора миль, впереди показался хвост обоза фон Плауэна. Подстегнув коня, Гектор стремглав понесся в голову шествия, где и нашел брата Генриха, возглавлявшего колонну. Погруженный в мрачные раздумья по поводу свалившейся на него ответственности за судьбу ордена и страны, немолодой рыцарь искренне обрадовался встрече с пруссом, крепко обнял и сходу принялся расспрашивать его и остальных о том, как проходила битва. Общая картина шветцкому комтуру была уже известна, но он хотел в деталях разузнать о численности польского войска, его потерях и потерях со стороны ордена.

С особой внимательностью выслушав рассказчиков, фон Плауэн напомнил, что одна проигранная битва необязательно означает поражение в войне. Сдаваться и уповать на милость скотины-поляка никто не собирается. Если они захотят продолжать, то пусть попробуют осадить Мариенбург. Да, многие из доблестных воинов Христа пали, но святую веру в Отца Небесного не сможет уничтожить даже орава обезумевших от случайной удачи оборванных крестьян.

Всю последующую неделю Генрих занимался тем, что искоренял панические настроения среди знати и обычных горожан. Смутьян немедленно вешали на лобном месте без суда и следствия. Малейший разброд в умах пресекался на корню – отрезали языки, отрубали руки и уши. Спустя трое суток в замок прибыл младший двоюродный брат фон Плауэна, мирянин, тоже по имени Генрих. Для различия их стали называть Генрих-младший и Генрих-старший.