Николай Прокошев - Семь крестов

Кёнигсберг исключением не стал. Сюда вошел небольшой литовский отряд, и бургомистр вынес им ключи от города. Крепость, конечно же, сдаваться не собиралась – гарнизон мог стоять не один месяц. Но еще в сентябре здесь появились ливонцы и выгнали польских прихвостней прочь. Градоначальники быстро забыли о недавнем предательстве и продолжили свою повседневную деятельность в ратуше как ни в чем не бывало.

Самих горожан политические дрязги не коснулись. По крайней мере ни Анне, ни Бальтазару присутствие чужих солдат никак не помешало. Наоборот, они за собственные деньги харчевались в «Вороне». Фрау посетовала, что муж не соизволил отправить ей ни единой весточки, а ведь она вся извелась в ожиданиях. Но, прислушиваясь к уговорам Прустовского, Анна понимала, как тяжело в военных условиях работать почте. Предпочтение всегда отдается наиболее важным донесениями и письмам. Поэтому добродушный хозяин таверны ни разу не усомнился, что Гектор вернется живее всех живых еще до нового года. Так оно и произошло.

Вечером после сытного ужина из дикой утки, умело разделанной Матиасом под неустанным наблюдением Анны, Пес отправился в замок разузнать, как обстоят дела. К несчастью, брат Гуго сильно простудился и не мог разговаривать из-за больного горла, но все равно несказанно обрадовался появлению любимого ученика. Фон Мортенхайм с улыбкой слабо пожал руку Гектору и шепотом попросил зайти попозже, когда ему станет легче.

Йоганна Пес застал во время ежедневной вечерней прогулки. Полубрат подтвердил рассказ Анны, добавив лишь, что в крепости разбушевалась какая-то неизвестная болезнь, которая укладывает братьев в госпиталь похуже любого врага. Поэтому Гектору здесь делать нечего. Сам Йоганн тоже неважно себя чувствовал: хриплое, свистящее дыхание полубрата не оставляло в том никаких сомнений.

Пока отважный прусс воевал, у Анны проявились незаурядные способности вести хозяйство. Благодаря тому что отец ее мужа всегда был в хороших отношениях с ратом [114]Лёбенихта, Бронте-старшего помнили даже после смерти. Словом, девушке удалось получить разрешение на пристройку к гостинице Бальтазара дополнительного помещения.

Красивый двухэтажный, с черепичной кровлей, как и большинство жилых строений Кёнигсберга, маленький фахверковый домик имел свой отдельный вход. Дверной и оконные проемы умелые мастера красиво отделали глазированным фасонным кирпичом. Над дверью красовался безупречно нарисованный на штукатурке семейный герб Бронте. В оба окна вставили свинцовые сетки, в ячейках которых мутнели кусочки стекол.

Закхайм считался слободой, если не сказать деревней, при большом пятнадцатитысячном городе, расположившемся на реке Прегеле. То есть ни ратных, ни судейских, ни каких-либо других печатей Закхайм не имел. Он подчинялся Лёбенихту, как ближайшему поселению, наделенному городскими правами.

К закладке европейских городов основатели подходили со всей должной имперской скрупулезностью: чертился общий план предполагаемого участка для застройки, который разбивали на определенное количество будущих кварталов. Когда все они заполнялись, город считался построенным. Поселения возводили в виде решеток с продольными и поперечными улицами. С двумя кёнигсбергскими городами – Кнайпхофом и Альтштадтом – так и поступили. Лёбенихт, расположенный на холмистой местности, заселяли как придется.

Тем не менее каждому населенному пункту отводилась строго определенная площадь, и выйти за ее пределы было невозможно, поскольку окружала стена. Но поселенцы все прибывали и прибывали. Решение назрело само собой. Людей стали селить за городскими стенами, где они объединялись в группы и закладывали деревеньки, выгодные горожанам, – там пасли скот и устраивали ярмарки. Но даже в слободах никто не мог строить, что ему заблагорассудится. Все зависело от разрешений, выдаваемых ближайшими ратушами.

Свое собственное жилье стало весьма приятным сюрпризом для Гектора: теперь не пришлось бы ютиться в крохотной чердачной комнатенке. Анна навела в новом гнездышке трогательный уют, которому позавидовала бы даже покойная матушка Бронте. Удивительно, как славно деревенская девчонка сумела подобрать превосходный комплект из отделанных редкой и дорогой финифтью любимых мужем оловянных кружек с откидными крышками. Она расставила их рядом с некоторыми вещицами, оставшимися на память от обеих семей.

На ясеневой этажерке, помещенной в специальную нишу в стене, вперемешку стояли отесанные деревянные свистульки из детства Анны и видавший виды золоченый дракончик, у которого, если покрутить хвост, шевелились лапки – любимая игрушка малыша Гектора. Старенькая ладанка матери близняшек соседствовала с серебряным ларцом, кропотливо украшенным ювелиром изображением Давида, сражающегося с Голиафом. Связка превосходно заточенных писчих вороньих перьев, принадлежавших отцу Бронте, лежала около почерневшей сальной свечи, закрепленной в плоском глиняном блюдце из дома Анны.

Самой мебели было не так много: буфет, платяной шкаф, два сундука, стол, две скамейки, которые для большего удобства молодая жена завалила собственноручно изготовленными подушками. Четыре настенных подсвечника из оленьих рогов, рукомойник и выпуклое отполированное жестяное зеркало дополняли нехитрую домашнюю обстановку. Однако, на невзыскательный взгляд Пса, этого вполне хватало для нормальной жизни двух людей.

На первом этаже также располагалась кухня с отдельным очагом, накрытым кожухом, доходящим до самого потолка. Второй этаж занимала спальня. Широкую кровать, установленную головой к стене, а ногами к камину, прикрывал крепившийся железными стержнями к потолку полупрозрачный батистовый балдахин, один из нескольких свадебных подарков. Не хватало только ковра на полу, но Анна пообещала в ближайшее время исправить и этот недостаток – дел невпроворот, некогда даже сбегать на рынок.

Навестив друзей в замке, Гектор со стоном плюхнулся на новую кровать и два дня с нее не поднимался. Он занавесил все окна и попросил никого не заходить в комнату, пока сам не позовет. Такой дикой усталости прусс еще никогда не испытывал. Не хватало сил даже встать оправиться. К рассвету третьего дня полубрат грешным делом подумал, не Гуго или Йоганн заразили его таинственной заразой, но никакого свиста в груди и болезненного недомогания Пес не ощутил – просто сказывалось полное отсутствие физической бодрости. И все же, несмотря на опустошающее бессилие, Пес твердо решил, что непременно поднимется к обеду.

– Совсем ты, брат, забегался. – Гектор отрешенным взглядом смотрел на потолочные балки, когда к нему обратился дух. – Не бережешь себя. Может, стоит отказаться?