Кристофер Руоккио - Ревущая Тьма [litres]

Не имея четкой цели, я решил стать ведомым и позволил Бандиту вести. В ярком красно-белом кафтане нормано-джаддианец выглядел среди повсеместной серости как бельмо на глазу.

– Ты держишься так уверенно, как будто бывал здесь прежде, – заметил я.

– Это, ваша светлость, потому, – ответил он с улыбкой, – что я умелый обманщик. – Постучав по носу, он приблизился ко мне. – Но мне доводилось бывать среди экстрасоларианцев. Я не боюсь их так, как вы.

Мне хотелось возразить, но я промолчал, поймав взгляд ярких красных глаз какого-то юнца.

– Пожалуй, лучше меня здесь так не называть, – сменил я тему.

– Вашей светлостью? – переспросил Бандит, качая головой. – Не выйдет. У вас это на лбу написано.

– Это точно! – согласился Хлыст, ничем мне не помогая.

– Ничего-ничего, не волнуйтесь! – Бандит похлопал меня по плечу. – Здесь никому до этого нет дела. Эти люди ценят свободу, Марло. Не кровопролитие. Свободные люди, свободный рынок. Почти как норманцы.

– Почти? – повторил я, глядя на женщину с пучком сверкающих проводов под кожей.

Бандит проводил ее одобрительным взглядом:

– Капелла ошибается. Человеческую кровь так просто не выцедишь. Машины лишь помогают этим людям быть теми, кем они хотят.

Я оставил это без комментариев. Неподходящее время и место. Звук бура вернулся, и я предположил, что с ним вернулась и голограмма бхикку, рекламировавшая черт знает что. Сквозь облака пробивались лучи, подобные звездным, и я видел там и сям тусклые фонари, подсвечивавшие лазурный городской сумрак и люки в потолке. Сколько здесь жило народу? Сколько тысяч человек? Радар «Мистраля» зафиксировал, что в длину кольцо было шестьсот миль, в ширину – пятьдесят, в высоту – пять. Десятилетия спустя, когда я был гостем Алдии, князя Джадда, он показал мне Небесные сады Альказ ду Бадра. Там, в парящих в воздухе хрустальных сферах, диаметром три метра каждая, были заключены маленькие миры. В них, похожих на детские снежные шары, поддерживался идеальный микроклимат. Росли деревья бонсай, живые цветы, и жили крошечные звери, выведенные косторезами и хиромантами этой удивительной страны. Прекрасные маленькие миры. Мне вспомнились муравьиные фермы крестьянских детей и корабли в бутылках, созданные энтузиастами от избытка свободного времени.

Станция «Март» была таким миром в небывалых пропорциях.

– Однако, – сказал я, – не уверен, что в наших интересах на каждом углу трубить мое имя.

– Напротив, – возразил мой спутник. – Вы, палатины, постоянно гоняете на задворки Вселенной, чтобы повидаться с косторезами или купить ген-тоника.

Наша четверка остановилась перед одним зданием, укрывшись от дождя. Хлыст и Сиран молчали, оглядывая толпу с тем же религиозным предубеждением, что и я. Слова Бандита всколыхнули воспоминания об услышанном в вагоне канатной дороги над улицами Арслана.

– Крашеный говорил, что палатины прилетают сюда в поисках… – я чуть не усмехнулся, вновь вспомнив о древних пиратах и источнике вечной молодости, – способа продлить жизнь. Методов, запрещенных Капеллой.

Тем, кто готов был пойти против Капеллы, такие методы действительно были доступны. Процедуры, выходящие за рамки точного генетического моделирования, которому подвергались палатины. Операции, за которые человек мог предстать перед инквизицией и Белым мечом.

Я хотел отвергнуть предложение Бандита, но, подумав, ответил:

– Предположим, что мне тоже это интересно.

Не глядя, я почувствовал, как помрачнел Хлыст. Мой друг и ликтор хорошо знал, как проводят время палатины-декаденты. Еще ребенком его продали на мандарийский корабль-бордель, где он стал катамитом и обслуживал мужчин и женщин, что вели дела с хозяевами. Он с презрением относился к аристократам, прекрасно понимая, какими мерзавцами те могут быть. Многие из них получали выгоду из бед других людей, продавали или проливали их кровь, как вино. Безусловно, не все аристократы такие, но в целом я разделял мнение Хлыста.

– Может, лучше притворимся, что хотим продать Бледного? – предложила Сиран, имея в виду Танарана. – Экстрасоларианцы ведь промышляют работорговлей?

– Покупатели найдутся прямо здесь, – ответил я, мрачно обводя взглядом унылый город. – Не пойдет.

– Можно поспрашивать, – сказал Хлыст, складывая руки так, чтобы ладонь была прямо под рукоятью дисраптора, прицепленного под курткой. – Кто-нибудь наверняка летает на Воргоссос.

– Можно, – кивнула Сиран.

Стиснув зубы, я помотал головой:

– Вряд ли это будет легко. Иначе о Воргоссосе не ходили бы легенды.

Я старался не думать о словах Крашеного о том, что Воргоссос могут найти лишь те, кого пригласит правитель. Было в этом что-то от заклинания или молитвы. Звучало как обет. Отряхнув шинель от капель, оставшихся на водонепроницаемой ткани, я вдруг почувствовал, что продрог.

– С чего-то надо начинать, – заметил Бандит.

На клинику это было похоже не больше, чем тот клоповник, в котором я давным-давно спал на Эмеше. Над угловой дверью горела неоновая вывеска: «Биотехника Ченто» – с красными галстанскими буквами и сине-зелеными лотрианскими. Окон не было, как и в большинстве зданий на нижнем уровне этого мрачного города, а вокруг двери и вдоль стен тянулись трубы и широкие воздуховоды. Эта клиника стала четвертым или пятым местом подобного рода, что мы посетили сегодня, и найти ее не составило труда. Косторезы здесь были повсюду: кто продавал тоники для изменения цвета кожи, глаз или волос, кто обещал улучшить слух и зрение выше нормы, кто предлагал имплантируемые терминалы и еще более удивительные устройства. Один торгаш утверждал, что может помочь заново отрастить пальцы или вырастить дополнительные. Большинство, впрочем, работало исключительно с гениталиями, с помощью наглядных танцующих голограмм рекламируя операции по смене пола и перестройке всего тела из новых клеток.

Все это вызывало во мне отвращение, наполняло тем же презрением, какое я чувствовал к Криспину и матери за то, как те обходились с наложницами. Даже к Валке я испытывал схожие чувства, ведь она, несмотря на разговоры о равенстве и достоинстве всех живых существ, без зазрения совести эксплуатировала прислугу в замке Боросево. Меркантилизация плоти. Использовать человеческую жизнь и тело в качестве платежного средства я считал преступлением, равным работорговле. Хуже всего в этом было то, что человек был сам себе работорговцем. «Вы – тело, – кричало все это. – Ничего более, но мне этого мало» [11] Вторая часть цитаты взята из романа Теофиля Готье «Мадемуазель де Мопен», перевод Е. Баевской. Первая, вероятно, отсылка к высказыванию Вольтера из «Философских писем»: «Как бы вы ни старались, вы никогда не узнаете больше того, что вы – тело и что вы мыслите» (перевод С. Шейнман-Топштейн.). .