Гарет Пауэлл - Арсенал ножей

Престон завертелся, озираясь вокруг:

— Что здесь?

— Зал трофеев «Злой Собаки».

— Зал трофеев?

На дальней стене загорелся экран с корабельной аватарой. Этим утром она предстала в режиме богини, со светящейся смуглой кожей, с длинной, украшенной самоцветами серьгой в ухе и вплетенными в темные кудри золотыми нитями.

— Я бы выразилась иначе, — сказала она.

Престон разглядывал содержимое ближайшей витрины.

— Что это?

Перед ним лежал зубчатый осколок закопченного стекла, выставленный на пурпурной шелковой подушечке под прозрачной крышкой.

— Часть бывшего витражного окна в соборе Гавани Мораг, — пояснила «Злая Собака».

— Гавань Мораг? — нахмурился Престон. — Та, которую разбомбили в начале войны?

— Это была моя первая боевая операция.

— А здесь? — Он повернулся к следующей полке с кучкой блестящих серебряных жетонов, какие цепляют к собачьим ошейникам.

— В сражении у Ворот Измены я перевозила войска.

— И все это…

— Осталось от погибших.

Престон обвел комнату взглядом. С места, где мы стояли, видны были витрины с неразорвавшимися гранатами, старыми снарядными ящиками, ржавыми кортиками, детским плюшевым кроликом, боевой перчаткой со встроенным огнеметом и еще несколько предметов, не определявшихся с первой догадки.

— А остальное? — спросил он. — Все это сувениры твоей карьеры?

«Злая Собака» потупила взор:

— Нет, это не сувениры.

— А что же?

— Памятки, напоминание.

— Не вижу разницы.

Аватара прихлопнула в ладоши:

— Тебе видна предпоследняя полка?

— Та, на которой цветочный горшок?

— Это росток дерева. Он живой. Через несколько лет придется пересадить в контейнер побольше.

Я уже бывала в этой комнате и знала символическое значение каждого из выставленных здесь предметов. Сейчас я попыталась взглянуть на саженец глазами Престона: голубовато-розовый стволик ростом с тюльпан, с нераскрывшимся бутоном на верхушке. По всей его длине дрожали тонкие волоски, а простой стеклянный террариум защищал росток от пересушенного кондиционированием воздуха.

— А он что представляет? — спросил Престон.

— Ты видишь перед собой одного из немногих уцелевших представителей пелапатарнских джунглей, — ответила «Злая Собака».

У мальчишки глаза полезли на лоб.

— Это мыслящее дерево? Я думал, они все погибли.

— Стараниями моих родичей и моими — почти все.

— Так эта комната…

— Памятник моего позора. Здесь представлены все причины моего ухода из флота Конгломерата.

Последняя полка была новой. На ней в прозрачном стеклянном кубе блестела крошечная серебряная искорка.

— А это что?

— Мне не хотелось бы говорить.

— Но…

— Мне кажется, ты еще не готов.

У Престона покраснели щеки.

— К чему не готов? Я не ребенок!

— Тем не менее я полагаю, с твоей стороны было бы неразумно настаивать на объяснении.

У парня покраснело все лицо — от стыда и негодования. Он обернулся ко мне в поисках поддержки, но я только плечами пожала:

— Тебе решать.

«Злая Собака» мрачно взглянула на меня со стены.

— Ты бы лучше посоветовалась, прежде чем вести его сюда, — сказала она.

Я второй раз пожала плечами:

— Рано или поздно это должно было случиться.

— Позже было бы предпочтительней.

— Нет, я думаю, ему нужно с этим встретиться.

Престон слушал с плохо скрываемым нетерпением.

— С чем встретиться? — спросил он. — Что вы от меня утаиваете?

«Злая Собака» на экране закатила прекрасные глаза.

— Да ради бога! — проговорила она. — Престон, это чешуйка серебряной краски с обшивки «ятагана» твоего отца. Она отлетела от корпуса, когда мы бурили в нем дыру, чтобы убить его одиночным снарядом в голову.

Все замерло. Престон заморгал. Беззвучно открыл и закрыл рот. Пальцы его повисших рук сжались в кулаки. Он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле.

У меня самой частил пульс.

— Мы не первый месяц молчим об этом, — выдавила из себя я.

Ответом мне был лишь полный ужаса взгляд. Я протянула руку к плечу мальчишки, но он отшатнулся.

— Престон…

Он развернулся и с шумом скатился по металлическим ступеням трапа, а когда скрылся, «Злая Собака» издала вздох и произнесла:

— Думаю, теперь мы квиты.

Пришла моя очередь удивиться.

— Чем он заслужил такое обращение?

— А ты забыла? — Она вздернула подбородок. — На станции Камроз, впервые явившись на корабль, он назвал меня древностью.

— С тех пор год прошел! — схватилась я за голову.

— Все равно напрасно он это сказал.

Я взвесила на ладонях стеклянный куб.

— Знаешь, иногда ты бываешь настоящей стервой.

«Злая Собака» не смутилась.

— Он первый начал, — надувшись, заявила она.

Я подняла куб с серебряной искоркой выше.

— Могла бы сообщить ему помягче. Я собиралась поговорить с ним о том, что случилось, удостовериться, что он с этим справился. Так нет, тебе надо было ткнуть его носом.

Корабельная аватара подняла брови:

— Ты хочешь сказать, я виновата?

— Могла бы не переть напролом.

— Я — военный корабль, капитан. «Переть напролом» — моя работа. — Она изобразила обиженную мину. — А теперь не вернешь ли мой куб на место?

— О, именно на место и верну, не сомневайся.

— Как это понимать?

— А так, что я выброшу его из шлюза. Престону сейчас совсем ни к чему мысль, что эта штука на борту.

Я шагнула к трапу. За моей спиной «Злая Собака» окликнула:

— Подожди!

— И не желаю больше об этом говорить.

— Я тоже. — Ее тон изменился, стал деловитым. — Я приняла сигнал с Камроз.

У меня замерло сердце. За две недели я привыкла к самостоятельности и свободе вести корабль, куда мне вздумается. Вызов из дома мог означать только, что этой свободе конец и меня возвращают на службу.

Забыв о гневе, я поставила стеклянный куб на полку.

— Дай связь.

Больно было бросать Чета, но ничего другого не оставалось. Эддисон верно сказала: помятый корпус мог в любую минуту рассыпаться, и тогда всем конец. Надо было возвращаться к команде и влезать в скафандр, пока не вышел весь воздух для дыхания.

Я пропустил Рили вперед. Корабль она знала не хуже меня и еще умела принимать решения под нажимом и тотчас их выполнять. Если кто и найдет выход, так это она. Вздумай я разыгрывать ведущего, мы бы так и застряли в машинном. В обычных обстоятельствах я бы назвал себя человеком напористым, но обстоятельства были далеко не обычны, а потери — сначала Вито, за ним Янсен и Монк, теперь Чет — слишком быстро следовали одна за другой и слишком меня подкосили, чтобы я полагался сейчас на собственные суждения. Мне нужно было время опомниться от удара.

Мы карабкались по разбитым трапам, протискивались мимо искореженных механизмов, а корабль вокруг нас все стонал и содрогался. Я чуть не плакал. «Душа Люси» заслуживала лучшей участи. И Чет, и остальные тоже. Но я ничем не мог им помочь и потому, тяжело переставляя ноги, скрепя сердце продвигался вперед, до самого шлюза.