Илья Крымов - Песнь копья

— Она выживет, — сказал Обадайя, срастив края раны Тиры и смыв остатки крови. — Сон, сытная пища и ещё больше сна. Теперь давай посмотрим на тебя, Улва.

Йофрид отвлеклась от своих дум и заметила с удивлением, что её первая хирдквинне против воли попыталась прикрыть рукой грудь, когда юный лекарь принялся разрывать почерневшую тунику. Никогда прежде в памяти конани Улва не проявляла и тени смущения. Достоинство её, впрочем, было в безопасности.

Обадайя сплетал и расплетал заклинания, прогонял боль, отделял присохшую ткань, мыл, оздоровлял и сращивал плоть. На плече не осталось даже шрама.

— Я поспешу к учителю, — сказал он, поднявшись, — передам ему.

— Добавь к этим дурным вестям мои извинения тогда, юный Обадайя. — Йофрид опустила голову. — Беды, о которых я предупреждала, всё же настигли нас.

Его улыбка была подобна лучику солнца в пасмурный день. Хотя в глазах и виднелась боль по тем, кто ушёл, улыбка вселяла странную уверенность в грядущем, дарила силы. «Странный, какой странный,» — думала конани.

— Сострадаю вашей утрате, помолитесь за Хильду богине, которую почитаете, и пусть она сжалится над этой душой. Я тоже помолюсь за неё, если вы не запрещаете. Будьте спокойны и передайте этот дар всем вокруг, ибо вы гости моего учителя. Он во всём разберётся.

* * *

Майрон Синда сидел на полу посреди своего кабинета с поджатыми под себя ногами. Его спина была прямой, расслабленные руки покоились на коленях, а широкая грудь мерно вздымалась. Перед седовласым лежала раскрытая «Семь Дыханий» и он практиковал упражнения, описанные в книге.

Жрецы древнего Грогана указали в своём труде пути оружия, которые опирались на сложную систему верований и… дыхания. Без веры и правильного дыхания, утверждали они, освоить искусство войны должным образом невозможно. Огонь, выдыхаемый драконом, вдохновлял божьих людей, и в нём они видели основу божественной мощи.

Майрон склонен был верить жрецам — большинство боевых стилей, описанных в книге, требовали сверхострых рефлексов, звериной силы и ловкости. Слуги Пылающего поддерживали себя верой в божественное начало и дыхательными техниками. Хотя первого Майрон был лишён, второе оказалось воистину божественным открытием. Когда астральное тело стало отмирать и появились невыносимые боли, когда даже его предела выносливости стало не хватать, лишь дыхание позволяло седовласому держаться.

Он сидел и очень глубоко, медленно втягивал воздух, могучая грудь расширялась, рёбра и мышцы проступали сквозь усеянную шрамами кожу. Вдох. Выдох. Вдох. Полное опустошение лёгких, затем вдох резкий и глубокий до боли, вновь задержанное дыхание и медленный выдох когда лёгкие уже грозят разрывом. Долгая череда быстрых и коротких вдохов, выдохов; важна была не только грудь, но и живот, ибо в животе дракон хранит пламя, в животе горит огонь жизни. Вдох, выдох.

Седовласый открыл глаза. На столе в шести шагах от него стояла трубка. Её чаша была вырезана так, чтобы можно было ставить на ровню поверхность без подставки. Дракон, задравший голову в немом рёве. Майрон резко выдохнул, свалив трубку набок. Пепел рассыпался по бумагам и разлетелся.

Скрипнули ворота, аура ученика стала чувствоваться яснее. Майрон вышел в прихожую, набивая в трубку табак, но не успел закурить. Вошедший Оби казался растревоженным и вскоре, на кухне, седовласый узнал отчего.

— Вот, значит, как? — сказал он, поставив на стол последнюю тарелку с едой. — Новые гости. Или не гости? Северяне. Хорошо, что ты рассказал мне. Хорошо.

— Что нам делать, учитель?

Глаза Майрона были спокойны, жёсткое лицо выражало легкомыслие.

— Ничего не бойся, Оби. Даже без магической силы я смогу защитить свою землю.

Вероятно, не такого ответа ждал отрок.

— Ты видел что-то плохое сегодня?

Ученик поджал пухлые губы, нахмурился, — учитель как всегда читал его.

— Одна из женщин погибла.

— И?

— Я увидел её слишком поздно, пламя жизни погасло, и я не смог бы возжечь его вновь.

— И?

— Учитель, как вы не понимаете…

— Как ты до сих пор не понимаешь, — мягко перебил Майрон, выдыхая со словами дым, — что не можешь быть в ответе за все жизни вокруг. — Тяжёлая рука опустилась на кудри. — Я тоже хотел всех спасти. Всех защитить. А оказалось, что я не могу спасти или защитить даже себя самого. Ты, Оби, лучше меня. Ты многих спасёшь, многих защитишь в своё время. Но не всех. Ни в чьей власти спасти всех, Оби.

— А как же Господь?

Вздох. Мальчик вдруг стал задавать вопросы, не допускавшие уклончивых ответов.

— Как амлотианин, я должен сказать тебе, что власть Его бесконечна. Как некогда волшебник, я должен сказать тебе, что Абсолюта не существует, а наш бог не единственный. Как человек, повидавший кое-что, я скажу тебе, что спасение жизней и помощь людям является заботой лишь самих людей, а не Его.

Это был тяжёлый и долгий взгляд, в котором не нашлось места обычной мягкости и надежде. Что-то воспылало в карих очах Обадайи, что-то очень сильное, и очень хрупкое одновременно.

— Вы неправы, — сказал ученик своему учителю и быстро покинул кухню.

— Ты не поел, — ответил тот через несколько минут в пустоту, отойдя от удивления.

Той ночью седовласый не спал, курил трубку и читал книгу, поглядывая на дубовый шкаф, что стоял у стены. Противоречия бередили и его душу тоже, бывший маг отчаянно боялся, что вскоре ему придётся совершить зло, но вместе с тем, в тайне признавался самому себе, что ждал этого зла.

Ранним утром, не испарилась ещё роса, он поднялся в седло и полетел на север. В выси, среди ветров, ему не было холодно, внутреннее пламя согревало лучше любых заклинаний. Пролетев над морем, Майрон вернулся к суше и заскользил вдоль Безлюдного берега, пока не появилось там два тёмных рисовых зерна — драккары с острова Ст и гга. Как и сказала Улва, два корабля… но что это там, намного дальше, за грядой скал, уходивших в море? Ещё три корабля.

Развернув торгаста, седовласый поспешил к Сонному Лежбищу. Он явился в поселение ориек с ещё серых небес, по утренней свежести, и принёс с собою тревогу. Обадайю всегда рады были видеть, но его присутствие пугало чужаков. Когда Майрона впустили в дом Йофрид, он понял, что конани тоже провела ночь без сна. Красоту её это не умалило.

Она поднялась, когда он явился нежданно с глазами, спрятанными в тени капюшона. Она выказывала почтение, превозмогая гордость.

— Я потревожил вас потому что после заката намерен отправиться к новым гостям моей земли. Хочу спросить, конани, кто они и чего желают от вас? Потому что, если их слова я услышу сперва, придётся поверить им.

— А вы хотите верить моим, почтенный?

Его желания были просты: быть ближе к ней. Почти забытое чувство влечения заставляло жизнь играть необычными цветами; сквозь грубую корку, которой покрылась душа, пытались пробиться молодые ростки чувств. Но он не давал им воли.