Илья Крымов - Песнь копья

— Передохни, брат, — посоветовал Клеменс, — иди, подкрепи силы.

— Я думаю, что близится сдвиг, — поделился Панкрат, вставая, — эта душа ещё не потеряна.

— Несомненно, несомненно.

В глазах Тильнаваль была благодарность, когда инвестигатор удалился.

— Вложи кинжал в моё сердце, или в глотку этого бесцветного палача! — пожаловалась она, пока охотник снимал одну из перчаток.

— Добрый брат пытается спасти твою бессмертную душу, ибо не понимает, что спасать там нечего.

Она подозрительно поджала губы, ожидая каверзы.

— Успокойся. Церковь утверждает, что поскольку вы сами бессмертные у вас нет бессмертных душ, вы пусты изнутри. Якобы жизнь, — это всё, чем вы располагаете.

— И поэтому, — ядовито продолжила Тильнаваль, — вы, недолговечные, намного выше и правильнее нас?

— Вот ты и поняла, — усмехнулся Клеменс, передавая ей тарелку. — Однако он не знает об этом и пытается достучаться до того, чего нет.

Чародейка уставилась на пищу, что-то прошептала себе под нос и подняла на пленителя удивительно ясный, свирепый и испуганный взгляд.

— А ты в это веришь? Что у меня нет души?

Он закрыл дверь и навесил замок, но не ушёл, сказал сквозь преграду:

— Есть у тебя душа, в этом не может быть сомнений. Ешь, беглянка.

Клеменс отправился в свою каморку, избавился от верхней одежды, упал в гамак и притворился спящим. Сон… привычка, — не потребность. Он мог утомляться, мог дремать, но не спать, о нет. Сон межевал его миссии, отделяя предыдущую от следующей годами, а то и десятилетиями, но как только магистр ордена Гончих выходил на охоту, спать ему уже не хотелось.

Под в е ками словно нанесённые пустынной бурей песчинки, скопились образы прожитых столетий, места, где он когда-то был, люди и нелюди, которых встречал, запахи, которые чувствовал. Клеменс забыл почти все названия и имена, чуть лучше помнил зрительные образы и совершенно прекрасно, — именно запахи.

Покачиваясь в гамаке, он притворялся спящим и уходил всё дальше по дороге воспоминаний. Охота, сон, охота, сон, новая охота. А до того была ведь и иная жизнь, был отчий дом, родной край, была крепость над озером, были плодородные угодья, подданные, были мать с отцом, брат и сестра… всё это было. Пока одной ночью в ворота не постучал странник в пыльном балахоне, старый, измученный голодом и жаждой. За доброту, проявленную к нему и Клеменс, и вся его семья дорого поплатились.

Сердце вдруг забилось быстрее, проявилась тревога.

Он ощутил приближавшуюся беду, — что-то большое и опасное. Волосы на всём теле приподнялись, но запертый внутри деревянной коробчонки, охотник не знал, что делать. Внутренний зверь требовал куда-то нестись, но человек осаживал это стремление, властвовал разумом.

Вдруг охотника качнуло, корабль словно мягко присел на мель, полностью остановился. Клеменс тяжело дышал, ожидая нападения в любой миг, вращал глазами, пока не увидел, как по стенам стал расползаться иней. Охотник понял, бросился к походной сумке, висевшей на крючке, но не успел, не хватило длины пальца чтобы дотянуться до неё, выхватить и открыть маленький свинцовый коробок.

Лютый мороз сковал всё тело. Клеменс замер, поражённый ужасной болью, которую едва можно было вынести, однако он выжил и остался в сознании.

На корабле всё стихло, только палуба поскрипывала. Затем тишина прервалась глухими возгласами, скрипы стали громче, он уловил несколько шагов и что-то тяжёлое упало на доски. Ноздрей коснулся запах свежей человеческой крови. С минуту вновь было тихо, но вот за дверью каюты зазвучала речь, которую охотник не понимал.

— Meric tua ain Bel’fagron-gellen fyolme’tirn? Nere pelin’tirn. Itelia, estial’tirn iir gifur vada guel’va, Geleraynen arn’mo’okut [36] «Ты видел лицо господина Бельфагрона? Он удивился. Интересно, найдётся здесь ещё один человек, неподвластный чарам?» ?

— Leykiell, ako arn’aykete Im’liehe nikvi feram prime vaveran toyn [37] «Замолчи, если не хочешь улечься рядом с этим поганым жрецом». .

Те, что пахли не как люди, прошли дальше, к Тильнаваль, слышались голоса, возня, пререкания, — ненавистные перчатки спасли её от волшебного мороза, — а обратно двигались уже трое.

Его тело немного оттаяло, — тепло расходилось от золотой цепи, лежавшей на плечах. Вот согнулись пальцы, задрожали, выпрямляясь ноги, с мучительной болью он овладел спиной, застонал. Стон переродился в рык, охотник сорвался с места, высадил дверцу и бросился по узкому проходу к лестнице наверх.

Первый эльф тащил упиравшуюся женщину к свету, второй подталкивал её в спину, остриём агир а ка [38] А г и р а к — короткий эльфийский клинок без гарды, формой напоминающий ятаган, часто — парный; используется лесными лазутчиками. .. Услышав быстрые шаги, он обернулся, вскинул клинок и успел вонзить его Клеменсу в грудь, когда тот набросился и повалил врага на доски. Охотник ощутил боль, но не стал с ней считаться, вцепился в горло нелюдя, сжал пальцы до хруста и прервал бессмертие. Он вырвал из себя оружие, взлетел вверх по лестнице и ослеп на миг.

Солнечный свет отражался от белоснежного ледяного ковра мириадами бликов, поодаль в пятне алого лежал труп Панкрата, который не поддался морозным чарам. Ещё Клеменс увидел Тильнаваль в окружении эльфов, — воинов с холодными, бездушными глазами.

Это всё, что он успел, прежде чем лишился головы.

///

Саутамара, стоявший над люком, взмахнул саблей и снёс человеку голову. Удар был нанесёт безукоризненно, воронённый клинок отделил череп у основания затылка, оставив шею невредимой. Безвольное тело рухнуло обратно во тьму, голова смешно поскакал по ступенькам вслед. Тильнаваль, которая видела это, с грустью прикрыла глаза, но испытала ещё и облегчение. Этот смертный был не худшим из всех, он заслужил лёгкой кончины, а не предречённых страданий. Кто бы ей даровал такую…

— День полный неприятных неожиданностей, — бросил Бельфагрон, — проверьте.

Один из воинов скользнул вниз, держа в руке агирак и почти сразу вернулся.

— У него на шее артефакт, господин, видимо, религиозный оберег.

— Не прикасайся к этой дряни. — Чародей брезгливо поморщился, словно собираясь сплюнуть, но потом посмотрел на Тильнаваль и улыбнулся одними губами. — Здравствуй, приблудившаяся сестрёнка. Отец спросил у нас намедни, где его дочь. Мы не знали, что ответить.

— Здравствуй, брат, — ответила она, стараясь не давать волю ужасу, который пожирал её изнутри. — Рада тебя видеть живым и здравствующим.

— А уж мы-то как рады, поверь! Саутамар всё время говорит о тебе, о том, как он скучает, как хочет вновь тебя увидеть. Правда, брат?

Мрачный эльф, только что убравший клинок в ножны нанёс Тильнаваль сильный удар в живот, от которого та согнулась пополам. Она хватала ртом воздух не в силах сделать вдох, хрипела, роняла слёзы, чувствовала, как кишки поднимались к горлу. Такую её взвалили на плечо и понесли.