Илья Крымов - Песнь копья

Посреди восстановленного леса стоял зверь, нетронутый волшбой. Не помогло…

Волк метнулся на добычу, роняя с клыков слюну, Бельфагрон отчаянным усилием воли вспучил саму твердь, накрыл существо курганом и бросился бежать, увлекая следом и брата. Скорее, к паутине, которую всё это время плёл трудолюбивый союзник! Волколак вырвался из-под кургана и устремился следом длинными прыжками. Его пасть была совсем близко, он почти настиг эльфов, когда на пути вдруг появился радужный ткач.

Инородец успел закончить паутину, совершенно не следя за тем, что творилось вокруг, не зная, что это могло быть важно. Он мало что понимал в сумбуре и новизне этого измерения, следил, медленно учился, слушался аборигенов. А потому, когда разума достиг призыв «преградить дорогу», он не сомневался, перемещая свою физическую форму в пространстве. «Радужный ткач» встал на пути некоего существа, не ожидая, что вот-вот постигнет нечто совершенно новое и ужасное, — боль.

Когти вспороли панцирь, оказавшийся довольно хрупким, из раны хлынул свет невообразимых, несуществующих цветов и паук возопил, когда его тело пошло волнами. Отчаянный вопль не звучал в ткани Валемара, но пульсировал в подпространстве, раздавался во многих других измерениях. Он был столь сильным, что взвизгнувшего волка отшвырнуло прочь и тот распластался на земле, придавленный незримой тяжестью. Слабость продлилась недолго, но когда зверь открыл глаза, ни паука, ни эльфов рядом не оказалось. Красивая паутина, к которой нелюди так спешили, оббратилась жалкими обрывками.

Чудовище припало к земле, обнюхало всё вокруг, но следы эльфов оборвались в воздухе. Тогда оно поднялось на задние лапы и запустило когти в собственный живот, протолкнуло их глубоко, в желудок, и вытащило на свет божий окровавленный кусочек анамкара.

Оглядевшись, волколак неспешно приблизился к женщине, висевшей на шипах. Тильнаваль была ещё в сознании, но едва-едва, она превратилась в пустую искалеченную оболочку, с трудом что-то понимавшую. И всё же чародейка видела перед собой ужасное существо, покрытое грязно-белой шкурой, чувствовала касания мокрого носа, ворочала последней частичкой разума.

— Убей меня… убей…

Ужасные когти и зубы… волк легко мог исполнить просьбу, легко мог отпустить её из этого переполненного болью мироздания. Блуждающий взгляд Тильнаваль зацепился за горло существа, на котором словно след от ошейника виднелась полоса обожжённого рубца.

Оборотень открыл пасть, из которой дурно пахнуло и страшными подвываниями изрёк:

— Ты обещала мне смерть от их рук, но обманула. Я тоже не стану наделять тебя благодатью забвения.

Беглянка и Волк, конец линии. Продолжение в будущих томах.

День 2 месяца эйхета года 1650 Этой Эпохи, небо над королевством Сорш.

Когда летучий вагон начал подниматься, земля предстала в виде огромной карты, состоявшей из участков зелёного, коричневого, жёлтого и серого, рассечённых линиями рек. Ещё не достигнув облаков, путешественники смогли окинуть взором просторы на два-три дневных перехода вдаль. Только со стен Анх-Амаратха прежде им открывалась такая красота.

Довольно скоро южане ощутили на себе давление стен, им стало не хватать простора. Эльфы во многом переделали свой вагон, однако во многом же оставили его подобным гномьему прообразу, — не создали больших окон. Гномы почитали именно маленькие бойницы с волоковой задвижкой, ибо это внушало надёжность, а тесноты они не боялись.

Убегая от этого тяжёлого чувства, Самшит старалась больше спать. Ей нечем было занять себя, даже говорить с Элрогом жрица не могла без опасения, что вагон начнёт падать. Галантерейщики не покидали своих комнат, эльфы тоже почти не выходили из возницкой, а телохранители бдели.

Девушка лежала на койке со сложенными на животе ладонями, старалась не открывать глаз и ни о чём не думать. Казалось, что стоявший подле Доргонмаур тихо напевал что-то, — не словами, но своим бестелесным голосом.

Годы медитативных практик и голос копья помогли укрыться от тоскливой яви.

///

Будучи ещё ребёнком, Самшит любила лежать на воде. Воспоминаний о детстве до пришествия в храм она сохранила немного, да и те в основе своей ранили душу. Но это было совсем ранним и очень ярким. Там, в далёком смутном прошлом остался песчаный берег с раковинами и высушенными морскими звёздами. Его защищал барьерный риф, укрощавший волны, отчего вода подле берега оставалась спокойной и безопасной. Самшит помнила, как лежала на её тёплой поверхности маленькая, загоревшая дочерна, жмурившаяся от яркого солнца. Под ней плавали яркие рыбки, море шумело совсем близко, где-то рядом пела родная мать и мир казался прекрасным…

Первожрица Элрога лежала на спокойной холодной воде. Она не была уже ребёнком и солнце не светило ей, наоборот, перед глазами стояла темнота. Не шумело море, не плела ожерелья на берегу мама. Самшит была совершенно одна. Сколько времени прошло во сне, она не могла понять, да и не хотела. Темнота, холод и тишина не побуждали к мыслям или поступкам.

Могла пройти вечность, прежде чем водную гладь поодаль рассёк плавник. Он высунулся как остриё скимитара из плоти, с тихим плеском стал резать её, совершая один круг, другой, третий. Акулий плавник кружил рядом с Самшит. Девушка понимала, что это угроза, однако не чувствовала страха.

Маргу поднялся над водой. Света всё также не было, Самшит, однако, представляла его себе, а через это и видела, — чудовище. Голова белого орка ещё больше уподобилась акульей, вытянулась, заострилась; позвоночник продолжился длинным хвостом. Искажённое тело Маргу было нагим и мокрым от влаги.

Чудовище вышло из вод, присело на корточки и стало глядеть, покуда капли стекали с акульей кожи. Эта близость отвращала, а взгляд должен был леденить кровь, ведь Самшит пребывала в его стихии, в его полной власти.

— Довольно, — раздалось отовсюду тихое, неживое, — пора идти, жрица.

Она не знала, что заставляло её подчиняться, но происходило сие не против воли. Самшит перевернулась на живот и по-лягушачьи подплыла к чудовищу. В том месте действительно была твердь, — острые камни, которые больно впивались в ступни и ладони. Темнота не мешала видеть.

— Идём.

Порождение глубин зашагало прочь, громко шлёпая перепончатыми ступнями, девушка беззвучно двинулась рядом и чуть позади. Разумом понимая, что орк был врагом всего, во что она верила, Самшит, хранила неколебимое спокойствие. Пальцы сжались на холодном и тяжёлом древке, Доргонмаур сам собой появился в руках жрицы.