Илья Крымов - Песнь копья

Кельвин Сирли выбрался с прорубленной тропки на более просторную сушу, — земляной отрезок внутри бухты, где стояло жилище Стево. Четыре из пяти баркасов были привязаны у причала, пятый отвязался и плавал бесхозно у западного конца, стукаясь о глиняную стену. Что-то было очень неправильно, цитар такого обращения со своими кормильцами не потерпел бы. Кельвин поморщился слегка, — в ноздри ударил запах мертвечины.

В сизом свечении кровь, которая была разлита перед бараком, казалась чёрной, а фрагменты тел будто принадлежали людям… но нет. Уже с двумя клинками в руках Сирли переступал через мёртвых топлецов [41] Т о п л е ц ы — чудовища-амфибии, обитающие стаями в реках и озёрах, обладают гуманоидным телосложением, объединяющим черты людей и неизвестных видов рыб. . Человеческие части со следами зубов тоже встречались, но в основе своей на земле валялись поеденные топлецы. Дверь барака была выбита и расщеплена, её обломки валялись у порога и за ним, из темноты несло смертью.

Галантерейщик тихо приблизился к складу, за которым скрывался источник шума и света. Его взгляд из-за торца был мимолётным, но успел запечатлеть крупное существо с рогами и спиной, горевшей сизым пламенем. Оно бросалось на кручу, пытаясь взобраться, и, судя по следам от когтей, эти бесплотные попытки продолжались достаточно давно.

Кельвин Сирли за свою жизнь убил множество зверей и чудовищ, но так и не научился различать их. Когда-то его учили простой примете: животные нападают, от страха, желая защититься, а чудовища нападают с ненавистью, предвкушая удовольствие. Ныне для наёмника эта разница ничего не значила.

Он вернулся к причалу, но вместо того, чтобы пройти узенькой тропинкой обратно, громко свистнул. Звуки за складом стихли, перестал метаться свет, а потом существо выбежало к бараку, фыркая, опираясь на костяшки мощных рук-лап. Теперь его было лучше видно, — широкая пасть, крохотные глазки, вдавленный нос; задние конечности толстые и короткие. То, что Кельвин сначала принял за пламя на спине, являлось очень длинными невесомо извивавшимися волосами, которые источали свет.

Наёмник стоял, не шевелясь, он ждал, что сделает это существо, попытается ли спрятаться? Отпугнуть? Или нападёт сразу? Крохотные глазки рогатого не мигали, слюна капала с толстых губ, он будто тяжело перекатывал мысли в голове. Наконец существо моргнуло, втянуло полную грудь воздуха и… из глотки полился желудочный сок вместе со всем, чем было набито раздутое брюхо: раскушенные кости, фрагменты черепов, позвонки, рваная плоть. От всего этого исходил такой зловонный пар, что запах разложения сошёл бы за благоухание роз, но зато местечко освободилось. Чудовище направилось к человеку без тени страха, издавая низкий рокот.

— Вот и разрешилось, язви твою душу.

Кельвин не стал больше тянуть, сдвинул повязку на лоб и ринулся навстречу. Он был стремителен, и когда чудовище подобно медведю вздыбилось, чтобы ударить в голову, ловко отсёк три пальца с правой лапы и два — с левой, поднырнул под замах и переместился за спину врагу, успев провести обоими клинками по левой стороне грудины. Эльфийская сталь не подвела, мерзко скрежетнула по рёбрам, шкура разошлась в тех местах длинными ранами, и шерсть окрасилась кровью. Человек немедленно увеличил расстояние, стряхивая влагу с мечей, а кричавшее существо только-только смогло развернуться. Его голос боле не казался грозным, — обиженным разве что, будто хищник жаловался на незаслуженную обиду. Однако это не помешало ему внезапно без разбега бросить всё своё тело вперёд с выставленными рогами. Наёмник несколькими круговыми па ушёл с линии атаки, позволив чудовищу влететь в склад и обрушить постройку ко всем демонам Пекла. Почти сразу враг выбрался из-под старых досок мотая головой, рыча и хрюкая, злобный блеск его глазок стал ярче и отныне оно перестало торопиться.

Тварь принялась теснить человека к воде, её рога легко держали удары мечей, кожа на черепе лопалась, но толстые кости оставались целы, а галантерейщику приходилось танцевать, извиваться, пытаться обойти чудовище. Оно не позволяло. Любой выпад мог стать последним, ведь длинные руки-лапы твари то и дело тянулись к Кельвиновым сапогам, а если бы наёмник оказался на земле, его жизненный путь окончился бы тот же час.

Когда до воды оставалось всего шагов пять-шесть, человек отпрыгнул к самому краю суши и взял короткий разбег, ринулся на врага, словно намереваясь перепрыгнуть. Тварь тут же поднялась на дыбы, раскинула могучие руки-лапы в ожидании добычи, но подлый Кельвин и не думал прыгать. Он влетел в её туловище со вжатой в плечи головой и выставленными вперёд клинками, ударился со всей набранной силой и даже смог вырваться из когтей, которые разодрали кожаную броню на спине и плечах. Крик боли эхом заметался по бухте, — оба меча засели в туше по рукоятки.

Достав третий, наёмник полуторным пируэтом переместился за спину чудовища, мигом позже он оказался на самой спине. Крепко обмотав руку длинными светившимися волосами, он с остервенением колол в основание черепа, надеясь дотянуться сквозь тугое мясо до нервов, повредить шейные позвонки. Учителя из далёкой юности неустанно повторяли: если чудовище крупнее тебя, но обладает понятным строением тела, сосредоточься на позвоночнике, шее, гортани, сделай всё, чтобы повредить связь головы с остальным организмом. С тех пор сия тактика неоднократно приносила Кельвину победу.

Раненный враг заметался по разорённому убежищу, он кричал и выл, мотался из стороны в сторону, пытаясь сбросить с себя убийцу, но боль и народившийся страх только мешали. Чудовище так и не догадалось попытаться упасть на спину, а когда меч пробил затылочную кость и вошёл в мозг, стало уже поздно.

Кельвин Сирли успел скатиться с туши прежде чем та придавила его правую ногу, при этом он быстро отсёк светившиеся волосы, за которые держался. С минуту галантерейщик переводил дыхание, озираясь, ждал ещё какого-то подвоха, но зря, — всё было тихо. То вышла далеко не самая тяжёлая схватка на его веку, были противники и побольше, и посильнее, и поумнее, однако наёмник всё же признавался самому себе, что годы-то шли. В тридцать пять он и не запыхался бы, а в двадцать пять закончил бы этот бой тремя ударами.

Сизое свечение стало ослабевать и Кельвин поспешил к причалу. Там стояло несколько старых ящиков и бочек, лежали мотки прогнившей верёвки, порванные снасти. В одной из бочек, как он и помнил, была застеклённая лампа и кресало с кремнём; вскоре занялся промасленный фитиль. При свете лампы наёмник вернул себе мечи, тщательно вытер их и осмотрел. У того, что нанёс последний удар оказался сколот кончик острия, насколько же толстым был череп?