Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

— Ведомый? Мне казалось, что их больше не осталось… — рассеянно покачал головой тэра. — Во время междоусобицы их школы исчезли.

— Возможно, не все, — пожал плечами таёжник и сощурился, понимая: — Ты полагаешь, что Всеволод может иметь ценность для стерв?

— Нет! — Яромир вздрогнул. — Не для стерв. Если выживем — поговорим об этом. Просто просьба: побереги его. Он так рвётся доказать тебе свою верность и значимость, что в первом же столкновении с воинами гнезда головы не снесёт.

— Опа-на! Доказать мне? — Медведев приподнял брови.

Яромир затвердел лицом и отчеканил:

— Ты для него — ближайший старший, достойный почитания. Тот, ради которого он существует и бережёт свою душу в добродетели послушания! — и повернулся к подходящему воину: — Что там?

— Человек.

Медведев сорвался с места чуть ли не быстрее ведущего Одина-тэ. Само понятие «человек» в нынешних условиях стало значительнее, обострилось до понимания нутряной схожести при всей разности взглядов и намерений. Словно на чужбине встречаешь земляка. Человек — и уже понимаешь, что — свой. По определению.

В щель меж камней легко просматривался каменистый подъём. Завьюженный склон уже давно стал бледно-серым. А попавшие в ловушку веток комья снега делали кустарники похожими на замерзающую отару, где овцы жмутся друг к другу в поисках тепла, но ветер треплет шерсть и выдувает землю из-под ног.

По склону плёлся человек. Он шёл от дальних деревьев, невпопад потрясающих чёрными лапами, и тем выдающих скопление стерв и навий. Шёл неуверенно. Падал, поднимался. Уже не закрывая лица от колючего ветра, кукожился от холода. И Медведев не сразу узнал жилистую фигуру. А когда узнал — горло перехватило. Двинулся, было, вперёд, но сильная рука загородила проход, неумолимо ударив плечом в грудь.

Яромир стоял на шаг впереди, загораживая ход.

— Твой?

— Да. Лейтенант Родимцев. Родимец. Игнат.

Яромир махнул куда-то за спину и в проём нырнули тэра. Окружили человека на склоне кольцом, а двое подхватили и под руки доволокли под защиту домена.

Внутри каменного круга, Родимец рухнул и сжался от свирепого кашля. На камни полетела кровь. Михаил рванулся, но на пути снова оказался ведущий «щитов». Встал грудь в грудь, закрывая дорогу. Михаил влево — и он шаг в сторону. Михаил обратно — и он туда же.

— Нет! Ребята ему помогут. У них это получится лучше. А придёт в себя — позовём.

Михаил набычился и глухо произнёс:

— Это — мой человек.

Ведущий «щитов» сощурился на Михаила и отодвинулся.

И всё же что-то делать Михаилу не пришлось. Быстрые, слаженные действия тэра сами собой отстранили его из процесса восстановления. Один из воинов Одина-тэ сел на камни и ему на колени посадили Родимцева, тэра тут же прижал его вплотную, делясь теплом. Вместе их закутали в спальники, дали вернувшемуся испить неведомый людям настой. Чуть ли не насильно сунули в руки кружку с тёплым чаем. На ногах расшнуровали и сняли берцы — растереть застывшие запотевшие стопы. И всё это — молча и быстро, с чёткостью притёршегося механизма. Возвращать тепло в остывшее тело тэра умели. Окажись «Тайга» в схожей ситуации, действовали бы также, и единственное, что отличало тэра — странные напитки и трансляция жизненной силы. А то, что это немаловажно, он знал, и верил, будучи свидетелем чудес, явленных Маугли. Да и на себе прочувствовал возможности такой передачи — собственные раны ныли и ломили, но уже не кровоточили.

Придя в себя, Игнат узнал присевшего рядом капитана. Кивнул, не оторвавшись от чёрного чая.

— Привет, Топтыгин…

— Как ты?

— На букву «х»…

— Мы думали, тебя уже…

— Судьба ребят меня минула… Хотя и могла… — Родимцев поднял глаза. Лихорадочно бегающие дикие глаза смертельно испуганного человека.

Михаил потянулся рукой сбить снег с волос друга. Ладонь намокла, но осталось лежать белое на обнажённой голове. Одёрнулся. Почувствовал, как сдавило горло. Родимец поседел.

— Чёрт… Что с тобой сделали? — сглотнул он.

— Ничего, — покачал головой Игнат и стиснул губы: — Меня не тронули. Николая при мне… высосали… И одного из этих, «щитов». Живьём. В сознании ещё был… А меня оставили.

— Сколько их?

— Десятки. Сотни. Не знаю… Много. Они другие. Не те, с которыми встречались… Больше, сильнее, быстрее… Они такие… фиолетовые. Кожистые.

— Воины. Я знаю.

— Я говорил с их командиром. Это женщина. Просто женщина… Такая… как змея. Она говорит, а в ушах больно… И голову ломит по-страшному… Она сказала, что я буду жить, если отдам им свой язык. Я думал, что просто вырвут… Я не думал, что будет так… — Родимец закусил задрожавшую губу и опустил лицо. О чашку предательски ударилась капля. Но он не стал вытирать глаза. — Я согласился… Не жить хотел! Не хотел умереть, как Колька… Страшно…

— Я понимаю, Игнат, — Михаил поспешно взял друга за плечи, заглянул в лицо.

— Я — посланник, — прошептал Родимец, поднимая голову. — Ведущему Храма от Семейства Кьооу…

Глаза его остановили сумасшедший бег и замерли, покрывшись плёнкой страдания.

— Игнат, — позвал Михаил.

Лейтенант не отозвался.

— Игнат! — Михаил тряхнул друга за плечи.

— Я — посланник, — без интонаций повторил Родимец. — Ведущему Храма от Семейства Кьооу…

— Яромир, — беспомощно обернулся Медведев.

Но ведущий тэра был уже рядом. Вскинул руку, призывая к молчанию. Опустился на колено и заговорил тихо, боясь потревожить транс:

— Яромир из Одина-тэ. Старший щит. Я слушаю тебя, посланник Кьооу. Говори.

Родимец содрогнулся, механически вздёрнулись вверх плечи, свелись локти — полетала на камни кружка с чаем, — и стал похож на нахохлившегося грифа. Моргнул стремительно, как делают только птицы, дёргано повернул голову на голос Яромира и заговорил, широко распахивая рот и выплёвывая слова:

— Пришедшим без зова и оповещения! Музыка растущей травы манит летящий снег. Гибкая ветвь склоняется под бешеным ветром. Тепло опушённого гнезда дожидается удара крыльев… Сладкоголосая ждёт того, кто обнял Сирина. Развяжите ему крылья и отпустите! Тогда вас простят… Если вы удержите его силой, то гнев летящих лезвий сметёт вас и проломит границу ваших тел, пустив силу быстрорастущего металла в ваш мир… Услышьте мелодию Сладкоголосой. Вслушайтесь в снежную песню… Вслушайтесь… Вслушайтесь!

Последние слова Родимцев проверещал, безумно сотрясаясь в руках сдерживающего тэра. Завыл, забился, вырываясь. Михаил попытался успокоить, но куда там — Игнат уже не видел и не слышал его. Тэра приблизились, да не успели — взбесившийся человек порвал оковы сдерживающих рук и кинулся. Мгновение — и Медведев оказался вжат в каменистую землю. Навалившись сверху, Родимец выл на одной ноте и суетливыми руками искал горло. Глаза его закатились, в щели век расплывалась ослепительная белизна.