Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

Откуда-то сверху короткий выдох, — и Игнат завалился на бок, теряя сознание.

На фоне черничного неба задумчивый Яромир протягивал ладонь помочь подняться, а рядом с ним застыли Юрий и Святослав, напряжённые как близнецы-братья. Кто из них вырубил Родимца, Михаил так и не понял. Возле уже высились подхватившиеся Всеволод, Батон, Катько и даже Полынцев. Мало людей осталось. Потому и сблизились.

— Что с ним? — просипев пережатой глоткой, Михаил мотнул головой в сторону лежащего Родимца.

— Кратковременное помутнение. Сбив в сознании после разговора с Гамаюном. Человеку с глашатаем Королевы говорить — та ещё беда, — отозвался Яромир, задумчиво оглядывая вырубившегося посланца.

— Оклемается, — успокоил Святослав: — Я присмотрю.

Вместе с парой молчаливых тэра, он перенёс Родимца к спальным местам, расположил на спальнике, закутал.

Михаил смотрел как люди возвращались на места, как успокаивался переполошенный лагерь, как чёрно-белый мир становится невероятно хрупким.

Люди — свои и чужие — ёжились от холода, кутались и жались друг к другу. Мокрый снег сменился колючим, и температура упала. Холод, голод и ожидание — вот то, что добьёт людей вернее, чем любая вражеская сила. Для оторванных от дома и простого человеческого тепла не оставалось возможностей выжить в этом недружественном краю. И, вероятно, только один человек был их шансом сейчас. Был искупительной жертвой и билетом домой.

Медведев положил руку на грудь. Если тесно прижать ладонь, то за тканями куртки и свитера можно нащупать нательный крест. Большой, серебряный. Дарёный. Любимыми руками надетый.

«Ох, Наташка… Как жаль, что я тебе не успел самого главного сказать. Нет, не о том, что люблю — это говорил сотни раз. Да ты и сама это знаешь лучше меня. Иначе бы и не жили б вместе… Я о другом тебе так и не сказал. О том, что понимаю, что тяжело быть женой человека, которому до всего есть дело. Который просто не умеет оставаться в стороне. А я такой… То ли обострённое чувство справедливости, то ли вместо батарейки реактивный двигатель в мягком месте встроен. А, может, всего лишь жить не умею… Быть довольным и тем, что имею и тем, как имею. И как меня имеют. Вот такой дурак… Только я никогда не обещал, что нам будет легко, правда? Не говорил, но и не обещал. А, значит, не так уж и виноват, а? Так что ты уж там соберись с силами, родная… Переживи… И найди себе кого-нибудь… поспокойнее».

Отнял руку от груди — на ладони осталось тепло. Но ещё больше — на сердце. Словно действительно поговорить удалось.

Вдохнул. Выдохнул. Собрался.

Яромир сидел возле проёма между камней, прямо на груде битого камня, удобно расположив автомат на бедре, и всматривался в запорошённый мир. Михаил подошёл с боку и тоже начал разглядывать серую мешанину снега и ветра внизу по склону. Помолчали.

— Я ведь правильно понимаю, Яромир… Стервы требуют моей выдачи?

— Не выдачи. Требуют, чтобы тебя не удерживали, — медленно ответил Ведущий. Понял.

— Не суть важно. От того, как это назвать, ситуация не поменяется. Стервам нужен тот, кто убил Сирина. Если я иду — они вас отпускают. Значит, инцидент будет исчерпан. И угроза земле отпадёт. Если я остаюсь — умираем все. Так?

— Так.

— Насколько можно верить слову стерв?

Яромир помолчал и нехотя отозвался:

— Абсолютно.

— Тогда я иду, — кивнул Михаил.

Яромир снизу вверх посмотрел — внимательно, задумчиво. И отвернулся.

Первым к Михаилу подскочил Юрий. Сцапал за разгрузку, то ли удерживая, то ли рассчитывая набить морду.

— Ни хрена! Никуда ты не пойдёшь!

Катько, подойдя, занял позицию прямо на дороге к ближайшему выходу. И морду сделал кирпичом — мол, только попробуй — пройдёшь только через мой труп. Сбоку подтягивался и Батон. Со своего места поднялся Полынцев, явно размышляя впрягаться или нет.

— Пойду, Юр, — Михаил взял друга за плечи, — пойду. И ты бы на моём месте пошёл. И любой другой.

— Я не на твоём месте! — процедил Юрий. — И тебя не пущу!

— Пустишь, Юр, — Медведев почти весело подмигнул, — По-любому, пустишь. Потому что здесь — почти тридцать жизней. За одну мою. Это — хороший обмен. Лучше не бывает. А, ребят?

— Да пошёл ты, Топтыгин… — насупился Кирпич.

— Пойду, пойду, — хмыкнул Михаил. — А вы лучше подумайте не о себе. А каждый — о тех, что рядом. Здесь все полягут, если я сейчас не выйду. И вот нафиг нам эти жертвы? А главное — за что они? А? Вот над чем подумайте.

Помрачнев, Кирпич в сердцах сплюнул под ноги и демонстративно отступил в сторону. А вот Батон, напротив, дёрнул застёжку на вороте и спустил капюшон.

— Миха… Ты не понимаешь, — сквозь зубы простонал Зубров, — Это важнее, чем чьи-то жизни! Важнее, слышишь?!

— Я — куколка? — тихо спросил Михаил, поймав сумасшедший взгляд друга.

Зубров сглотнул и кивнул.

— Ты поэтому рядом? Опекаешь?

— Да.

Медведев весело сощурился и вдруг взглянув на Батона, задорно подмигнул:

— Ну, вот… Спасибо. За дружбу.

Руки сделали всё сами. И намного лучше и чётче, чем, если бы подготавливался заранее. Словно пружинный механизм сработал — рывок к себе, от себя, поворот корпуса. Зубров взвился вверх. Его тело красивой тёмной дугой ушло в полёт. Словно мазок кисти над древним иероглифом… Классическая техника. Но побеждающий в любом спарринге в зале друг не сумел среагировать. Всё, на что хватило профессионализма — спасти хребет от слома, со всей силы прыгнув. А Михаил ещё и подстраховал, подтянул, чтобы не разбился. Падение вышибло воздух из широкой груди крепкого бойца, но не обездвижило его. С рыком Юрий попытался подняться на ноги. Краткий болевой вдавил его обратно в камни.

На миг оторвав взгляд, Михаил обежал глазами людей и рыкнул, едва сдерживая сопротивление друга:

— Маугли! Святослав! Задержать Зуброва! Группа! Оказать содействие!

И уже тише в сторону шипящего от боли, но продолжающего искать слабину в заломе, Юрия:

— Не обессудь… Мы с тобой за последний день больше кусались, чем за всю предыдущую жизнь. Только я не это помнить буду. И ты не это вспоминай. И… Наташку мою поддержи, как вернёшься.

Подскочив, Святослав ловко перехватил контроль, и матерящемуся сквозь зубы Юрию не удалось даже привстать. Убедившись в надёжности захвата, Михаил отпустил друга и поднялся на ноги. Зубров зарычал и двинулся на слом. Так велика была сила движения, что покалечился бы, но встал. Всеволод завалился сверху, прижимая к земле весом. Рядом оказались Катько и Батон. Взгляды у них были мрачные, но, видно, оба понимали, что совершается наименьшее зло. Зубров продолжил попытки подняться, но шансов не осталось.

Окружающие тэра безучастно наблюдали за происходящим, периодически косясь в сторону Ведущего — не выкажет ли он своего отношения, не скомандует ли прекратить эту свалку или, напротив, помочь какой-то из сторон. Яромир стоял молча.