Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

— Сразу нас не покрошили, значит, будут, как сладкое, есть с наслаждением.

— Возможно, — скупо отозвался Юрий.

Медведев поинтересовался, не оборачиваясь:

— У тебя есть ещё варианты?

— Есть, — коротко ответил тот, но продолжать не стал.

А Михаил не стал настаивать.

Свободное пространство появилось внезапно. Свободное… Поляна оказалась переполненной стервами. Охотники и воины, и даже Сирины — они замерли чёткими рядами, словно терракотовое войско, открывая людям проход к центру образованного круга. Охотники сидели на корточках, опираясь спиной на полураспахнутые крылья. Воины тоже присели, сложив руки на коленях, но в их посадке осталось напряжение сжатой пружины. Сирины, всего с десяток девочек-женщин со странно пластичной анатомией, сидели на серых и пятнистых грифоголовых существах. Обнажённые, но такие гадкие, что взгляд не задерживался. И всё в тишине и строгой геометрии — Сирины, вокруг них охраной воины-магуры, затем кольцо охотников-скопов.

— Скимены, — выдохнул Зубров, из-за плеча друга разглядывая крылатых «коней». — Вот уж не думал, когда увидеть! Помесь птицы и зверя. Помощник, воин и советчик. Откуда они здесь?

Два золотистых грифоголовых существа с короткими шеями о четырёх шерстистых лапах под огромными крыльями стояли, замерев, словно послушные кони. На спине одного восседала женщина, едва прикрытая одеждой из белых шкур. Женщина настолько прекрасная, что казалось, её высекли из мрамора в те времена, когда знали, что такое женская красота! Михаил почувствовал, что губы пересохли, а сознание заполнилось бесстыдными картинами близости. Амазонка смотрела только на него. И плескалось во взгляде предложение, зов, жажда его рук и его тела, завораживали нежность приоткрытых губ и влага глаз.

— Гамаюн и Горгония, — сплюнул Юрий. — Вот, судьба подкузьмила!

Медведев услышал, но не понял, о ком говорил друг. Сознание затмевало жаром странной мозаики, в которой мешались сцены близости с картинами великих подвигов во имя прекраснейшей из женщин. Хотелось носить её на руках, ощущая тепло бархатной кожи, хотелось падать с ней в постель и согревать своим телом, хотелось подавать ей на мраморном подносе гранат и смотреть, как она ест, и сладкие ручейки стекают с губ, ползут по шее и повисают на сосках большими каплями, а женщина улыбается, улыбается призывно, вот сейчас…

— Мих, — тихо позвал Юрий, ткнувшись плечом в плечо.

— Да? — Михаил поморщился — так невовремя его потревожили.

— Красивая? — поинтересовался Юрий.

— Очень…

— Влюбился?

— Ага…

— Понятно, — протянул Юрий задумчиво. — А скажи-ка, какого цвета у неё глаза?

— Ослепительные…

— Какого цвета!

— Глаза… — Михаил задумался, нахмурился, стараясь заглянуть за слепящую дымку, — Кажется… кажется… белые?

— А ногти длинные или короткие?

— Красивые.

— Длинные или короткие?

— А… — Михаил болезненно потёр лицо, сдирая пелену расплывчатости, — Длинные. Синие.

— Так. Она — блондинка или брюнетка?

— Она — совершенство…

— Волосы тёмные или светлые?

— Волосы… Такие… гребешками… — Михаил вдавил кулаки в виски — голову распирало, гудело внутри пустотой и метанием болезненных вдохов. — Не волосы это… Да… Гребень…

— Ага. А хвост?

— Хватит! — Медведев зарычал, и с бешенством закусил губу. Отрезвляющая боль пронзила до самой макушки. Поднял глаза — женщина осталась. Но стала просто женщиной. Слепящая, тонкая пелена, ореол, мерцающий пред ней, был погашен. Сознание не стремилось прорваться за пелену иллюзии, его пугало то, что ненароком оказалось видимым. Пусть даже сильное сосредоточение позволило увидеть всего лишь детали настоящего тела — это вызвало омерзение до дрожи и тошноты. Но силы воли достало, чтобы погасить воздействие чужого разума.

— Это — Гамаюн, — устало повторил Зубров. — Птичка вещая. Читает и формирует мыслеобразы человека. Способна организовывать линии судьбы, может видеть чужое будущее и прошлое, различать живое и неживое. Магический советник Королевы. Глашатай Её воли. Таких в гнёздах всего десятка два, но их хватает, чтобы миллион стерв был послушен.

— Понятно, — Михаил облизал губу, кровь не останавливалась, продолжая набухать каплями на местах укуса. — А кто за ней?

На втором роскошно-золотистом грифоне сидела тонкая фигурка, с ног до головы завёрнутая в чёрную ткань. Непропорционально длинные и худые забинтованные конечности и отсутствие движений создавали впечатление, что это мумия, выставленная для молений идолопоклонников.

Зубров вздохнул:

— Судя по всему, это — подруга Королевы.

— Она живая? — засомневался Медведев.

— Увы. Живее всех живых, — глухо усмехнулся Юра-сан и предложил: — Пошли, что ли… Перед смертью не надышишься, да и хозяйки заждались.

Адреналин гулял в крови вовсю. Сводило мышцы, мобилизуя последние резервы. А их оставалось немного. Несколько суток без еды и тепла, да грязный снег вместо воды не добавляют мощности телу, каким бы тренированным и привычным к нагрузкам оно не было. Поэтому и шли медленно, и теперь подходили, не торопясь. Напряжение стало крайним. Так и чудилось движение набрасывающихся стерв в периферии взгляда. Дёрнешься, обернёшься — да нет, всё спокойно, стоят застывшие, как статуи на портике. А всё равно — жутко.

Когда до Гамаюна осталось всего метра три, она заговорила. Вроде и простым человеческим языком, но в ушах появился медный подголосок, будто не горло звуки издаёт, а колокол, разбуженный ветром.

— Желаешь чего, ты, не-сын-Кьоу, ни обделённый ни страстью, ни статью, прежде чем начнёшь дальний путь к сладкотелой?

Медведев зло ощерился:

— Напои-накорми, в баньке попарь да спать уложи!

— Твоя истина, Влекомый, — Гамаюн улыбнулась и чуть склонилась. Одно движение головы и, суетливо захлопав крыльями, побежали ей за спину десятка три стерв, захлопотали, исполняя невысказанную волю Глашатая. — Путь будет долог, утомителен и сух, полсолнца проведёшь, вздыхая о гнезде, опушённом тёплом живыми снятых перьев! И утомишься мыслями о полных грудях и полом животе Прелестнейшей, взыскующей тебя! Твоя истина!

От улыбки стервы Михаилу стало не по себе.

— Юр?

— Повезут к Королеве. В гнездо, — быстро отозвался Зубров.

— Они, что, здесь все вольтанутые? Раса лесбиянок?

Страж-тэра ответить не успел. Гамаюн, словно впервые заметив его, перевела взгляд и хищно оскалилась:

— Страж тебе не понадобится, Влекомый! В пути к мёдотелой мы охраним тебя от любого ветра! Подари стража нам или отправь обратно!

— Чёрто-с-два, — Медведев демонстративно заслонил плечом друга. — Либо с ним везёте к своей н а большей стерве, либо мы умираем оба.