Ольга Ворон - Ангелы: Анабазис

— Да кончай ты быстрее!

Юрий вскинул меч. Примерился, чтоб вошёл меж позвонков. И обрушил. Горгония взвыла, вскинулась — клинок вгрызся в тело, но толстую шею не перерубил. И Юрий стал бешено молотить по вьющейся шее, разваливая парное мясо и жмурясь от брызг. Рубил вслепую, пока меч не вошёл в землю. Последний лоскут кожи порвался от напряжения. И Юра-сан свалился с ног.

— Ну, сказочка, ё-моё! — глухо процедил Михаил.

Подхватив бессознательного друга подмышки, поволок от кровоточащей туши к пугливо переминающемуся в стороне скимену.

Пятясь, Михаил не сразу понял, что за спиной нарастает шум. Обернулся — замер. Выпрямился, насколько ноша позволила. Стервы неслись вдоль земли молчаливым цунами. И не было сомнений в том, что такая лавина порвёт в клочья, прежде чем закончишь «отче наш».

— Скимен! Ко мне!

Может, рявкнул убедительно, может, грифон обучен был слушаться. Подскочил, суетливо поднимая крылья. Михаил рывком поднял друга и закинул на спину грофоголовому. Поправил. Выдернул из рук меч. Хлопнул по крупу и, подняв катану, выдохнул сквозь зубы:

— Мать моя — женщина!

Переполошенный грифон рванулся с места. Крылья сбили воздух в тугую волну снега, и он тяжело поднялся над землёй.

Вал стерв рос. Горгульи мчались молчаливыми рядами, плотно, подчас задевая друг друга крыльями. Воины — ни одного лишнего крика, только шелест крыльев, да краткое позвякивание неосторожно сталкивающихся лезвий. Охотники шли сразу за ними. Над шеренгами разноцветными пятнышками в воздухе носились Сирины.

Михаил оттёр ставшую влажной ладонь об куртку и перехватил меч. Рукоять ещё хранила чужое тепло. Скимен уносил друга. Если всё получится — выживет. Просто кто-то должен остаться здесь, чтобы послужить подачкой. Без того, стервы догонят в несколько минут. Вот и оставалось только по закону джунглей петь свою песню прощания и стягивать к себе, сколько возможно.

— Ну, давайте… Стервы!

Процеженное сквозь стиснутые зубы название рода было только ругательством. И никто бы не убедил его в обратном.

Птицедевы приближались. Уже и где чьи крылья понятно. И морды отчётливо видны. И когти-перья заблестели сквозь снег.

Михаил вскинул меч над плечом. Пару-тройку точно заберёт с собой, а там, может, им и его смерти хватит…

Под ногами предательскими неровностями взрытый боем снег, вперемежку с кровью и землёй — как бы ни оступиться.

— Ну!

Волна остановилась в нескольких метрах от него. Стервы строем замерли, уверенно упёршись лапами и сложив крылья. Все бегущие застопорились единым фронтом по одновременно услышанному приказу. Так и остановились — рядами, отрядами. Чувствуется подготовка. Потом перестроились, фиолетовыми лавинами с боков взяв человека в кольцо.

Михаил стоял, нервно стискивая рукоять и глядя в молчаливые оскаленные морды. Куда ни повернись — стервы. Вооружённые. Опасные. Злые.

Падал мелкий снег и порванную куртку трепал ветер. По спине струился пот.

Гамаюн влетела внутрь кольца на своём роскошном грифоголовом. Остановилась за несколько шагов. Михаил напряжённо ждал слов, ожидал удара, атаки, команды. Но стерва молчала и не двигалась.

И опять Стратим появилась внезапно. Один подъём ресниц — и она здесь. Встала, закрывая собой. Величественная, гибкая, гордая. Разве только волосы снова взволнованно змеятся да норовят ткнуть в грудь. Медведев поборол искушение смахнуть клинком дикие космы и отшагнул, оглядываясь.

Воины перед Стратим одновременно припали на лапы, сжались, стремясь стать меньше и незаметнее. Лезвия сами собой спрятались за кожистые оборки. Едва слышный гул невнятного мурлыкания потревожил тихий снегопад.

Гамаюн смотрела только на Королеву.

А в голове Михаила переговаривались колокольчики. Динь-дон, Дзинь-бом! Странный диалог: то колокол, то болхарь; то рындой, то набатом, то православным перезвоном, то буддийским, а то трезвоном мчащейся тройки. И вроде бы издалека, из-за горизонта, но виски сжало так, что пульс ударил в затылок. И за этим «благовестом» чудились указания, приказы и аргументы отстаивания позиций. Подозванный тихим колокольчиком скимен боязливо опустился в круг, возвращая к стервам убийцу горгонии. Зубров всё ещё не пришёл в себя.

Михаил шатнулся вперёд и процедил копне чешуйчатых голов:

— Отдашь Юрку — меня не получишь!

Змеи угрожающе зашипели.

А в голове с новой силой ударил набат. Теперь в нём явственно стала слышна приближающаяся гроза. Треск за треском, словно огромное било громило колокола. Виски заломило сильнее, перед взором помутилось, тело ослабело от давления. С трудом удерживая меч, огляделся. Стервам тоже приходится несладко: воины прижались к земле, боязливо приподняв крылья, а Сирины раскачиваются на месте, закатив глаза. Разговор двух высших болью вгрызался в сознания.

Когда набат, подголоски и долгое эхо вытеснили из разума последнее «я выстою!», — Михаил выпустил из рук меч и, оседая на снег, забылся.

…

Пушок покачивал головой, стряхивая налипающий снег — шикарный, большими белыми комками, словно из горсти ангела брошенный вниз. Он летел тихо и величаво, давая вволю налюбоваться. Ветер стих и теперь мир вокруг медленно, но верно становился бело-зелёным: пушистые лапы сосен и кедров ловили снежинки в сети иголок, и не давали упорхнуть. Земля покрылась зимней периной, и лапы птицедев проваливались в её мягкую податливость по щиколотки.

Михаил вздохнул, окончательно просыпаясь, и почувствовал влагу от дыхания на лице. Клуб белого пара неторопливо рассеялся меж снежинок.

Тёплая шкура, в которую оказался завёрнут, давно покрылась толстым снеговым слоем, но это не мешало ей сохранять тепло от маленького «солнышка» за пазухой. Встряхнулся, и с пятнистого меха полетела вниз белая лавина. Выпрямился, потянулся, растягивая уставшее в скрюченной позиции тело, и огляделся.

Колона шла по ущелью вверх, в горы.

Рядом с Пушком, только на шаг впереди, как и положено коню полководца, вышагивал золотистый скимен. Стратим сидела на нём, слово изваяние — ни лишнего движения, ни эмоций на лице. Рада ли она была тому, что выиграла поединок-спор с Гамаюн? Или печалилась о смерти Подруги? Рот нервно дёрнулось — такие, как она, чувствовать радость победы или боль потери не умеют. Не дано. На то они и стервы. Это люди в первую очередь заботятся о «своих».

— Где мой страж?

— Там.

Стратим не подняла руки и не изменила направление взгляда. Просто волосы потянулись, указывая назад и в сторону.

Михаил взглянул. Юрий ехал верхом на своём пушистом. Ехал свободным, без оков или помощи. В такой же шкуре, наброшенной на плечи буркой. Наверняка подсаженная под неё «альфа центавра» так же услужливо греет тело. Юрий заметил взгляд друга и над холкой скимена приподнял ладонь, сложил пальцы кольцом — «всё нормально!». Какое уж там нормально! Едва верхом держится. Руку поднять выше — и то проблема.