Евгений Южин - Угол

Утро. Такое долгожданное! Оно встретило меня под самый конец моей вахты. Провозившись полночи с экстренным ремонтом и уборкой, я отрубился мгновенно и совершенно не слышал таймер, зовущий меня на смену. Ане тоже было не сладко – фактически на нее выпала самая мрачная целиком ночная вахта под штормом и сильнейшей болтанкой. Ее сильно укачало, несколько раз она, сбросив тягу, убегала в корму, буквально перешагивая через меня, но я этого даже не заметил – спал как убитый.

Разбуженный позже срока пожалевшей меня девушкой, я, в свою очередь, отсидел четыре часа, пытаясь удержать вихляющую в темноте машину на курсе. Ближе к утру потоки воды иссякли. Стало заметно, что за окном что-то есть – какой-то еле видимый оттенок серого съел черное ничто, подарив надежду. Страшно хотелось спать, и я, дождавшись, когда тусклый свет победит маленький фонарик, освещавший планшет, начал спускаться.

Альтиметр показывал восемьсот метров, когда сквозь белесые лохмы облаков мелькнула темная вороненая сталь океана. Не знаю, что там в облаках, но стоило мне опуститься ниже их кромки, как полет стал намного стабильней и машина перестала трястись и раскачиваться, как на качелях. Морская болезнь потихоньку отступила.

Таймер разбудил мою скелле. Она выглядела заспанной и усталой, но при этом решительной и невозмутимой. Есть не хотелось, но мы проглотили по куску холодного пирога. Пока Ана устраивалась поудобней на пилотском кресле, я занялся навигацией. Стекло и, вероятно, обшивка самолета сильно пострадали. Хорошо, что боковые форточки остались почти нетронутыми, и теперь именно в них мы смотрели, когда хотели что-то увидеть во внешнем мире.

Манипуляции с камнем, секстантом и компасом остались единственным более или менее надежным источником информации о том, где мы – пройденный путь оценить был невозможно, тем более с учетом ночного шторма. В конце концов я с некоторым удивлением уставился на то, что у меня получилось. Мы были не так уж далеко от цели, но если верить моим измерениям, нас снесло очень сильно на юг, так что надо было срочно менять курс. Внеся коррективы в планшет и установив новый азимут, я мгновенно заснул.

Проснулся, когда в очередной раз запищал таймер. Мы сменились, Ана молча, как мне показалось, смертельно усталая, протиснулась назад и закопалась в одеяла. Дождя не было. Сплошной слой облаков висел близко над нами, почти касаясь нас нижней кромкой, – казалось, что самолет стремительно несется под кучерявым серым потолком со свисающей там и тут мутной бахромой. Внизу простирался бесконечный свинцовый океан. Барашков на волнах почти не наблюдалось – значит, ветер внизу слабый. Вести машину было комфортно, вела себя она устойчиво, и я занялся определением наших координат. Результат заставил меня развернуть машину, пытаясь рассмотреть что-либо впереди через незамутненное боковое стекло, – все тот же унылый темно-серый плоский океан, сливающийся вдали с чуть более светлой облачностью. Между тем расчеты показывали, что машина уже миновала угол и углублялась в море тысячи городов. Очевидно, мои вычисления – ошибочны. Я заранее предполагал, что ошибка может составить до сотни километров, но, несмотря на это, реальность меня обеспокоила. Одно дело рассуждать, сидя в уютном кресле и попивая орешек, и другое – проплутав больше суток над бесконечной водой, обнаружить, что ты не знаешь, где находишься.

Сохраняя выбранное направление, я мысленно перепроверял свои вычисления. Точное время рассвета, конечно, определить в облаках было невозможно, но даже грубые оценки показывали, что мы сместились часа на четыре. Маяк, настроенный на западное побережье бывшего континента, сейчас поблескивал звездочкой в направлении северо-запада и при этом приподнялся почти до горизонта, в то время как на Мау он демонстрировал ее почти под ногами. Понятно, что мы не заблудились в неизвестности, но где же суша?!

Следующие три часа измотали меня. Я постоянно проверял углы по секстанту, мучил компас, убеждаясь, что он не «залип», нормально реагирует на повороты, старался определить местное время по изредка появляющимся теням на волнах – в общем, страдал. Наконец, когда я начал волноваться уже не на шутку, я внезапно увидел ее – сушу.

Облачность понемногу светлела, появлялись обширные разрывы, за которыми виднелся второй, более высокий слой облаков, океан медленно терял свой черный оттенок. Вдали, словно из ниоткуда появилась темная, почти черная полоса – долгожданная суша.

– Ань! Вставай!

Девушка зашевелилась под одеялами, высунула голову с растрепавшейся гривой черных прямых волос:

– Чего там? Угол?

– Суша. Теперь надо этот Угол искать.

Ана вернулась на второе кресло:

– Найдем. Надо искать, где садиться. Я сейчас ни на что не способна. Хочу по земле пройтись и поспать пару дней. Я больше в этой коробочке не выдержу!

– На Угол завтра пойдем?

– Сегодня, – твердо ответила скелле. – Просто поспим немного, отдохнем – и вперед!

Между тем темная полоса суши приблизилась, превратившись в холмистый, я бы даже сказал, гористый берег, обрывавшийся в море крутыми склонами. Детали рельефа скрывал густой незнакомый мне лес темно-бурого цвета. На крутых склонах были видны светлые искривленные стволы, казалось, свисавшие из густой кроны. Никаких следов присутствия человека видно не было. Я развернул машину на восток и пошел вдоль берега, высматривая место на пляже, где можно было бы сесть.

Однако кромка океана здесь была еще не разбита – пляжей как таковых не сформировалось. Точнее, они были но слишком узкие, засыпанные крупным камнем под нависавшими обрывами. Когда в глубине суши мелькнула невысокая гора с белой полусферой на макушке, напомнившая мне радарные посты на Земле, я тут же развернул самолет туда. Рядом со строениями людей всегда, ну, или почти всегда, можно найти удобную площадку для посадки.

– Ань, ты знаешь, что это за белая хрень на горе?

Скелле покосилась на меня и немного замедленно ответила:

– Копия храма.

Я нахмурился, но времени на разглядывание Аны не было, я продолжал вести машину, приближаясь к приметному холму:

– Копия? Она работала? Ну, как храм?

– Нет. Это что-то вроде символа, памятника. Эти на западе ставили их везде, как символ связи с центральным храмом. Тот выглядел так же, но был намного больше.

– Как в Арракисе?

– Да. – Ана помолчала. – Они были одинаковы.

– Храмы?

Скелле кивнула и отвернулась. Я не стал давить на нее, но мне показалось, что за ее немногословием что-то крылось. Я и храм – тема, которую она обсуждала очень неохотно.

Лобовое стекло практически стало непригодным – если над океаном, где мы и так большую часть времени летели, что называется, «по приборам», это было не важно, то при ориентировании на местности, при любых маневрах оно больше мешало, чем помогало. В данный момент мне даже думать было страшно о возвращении назад на этом аппарате. Я и не думал.