Александра Калинина - Настоящая фантастика – 2019

– Я? – удивился Лейвез. – Ровным счётом ничего. Мне осталось недолго, юноша. Несколько лет, с десяток от силы. До дня, когда варварки вторгнутся в южные земли, я не доживу.

– Вот как? – Император заломил бровь. – Судьба империи, выходит, тебе безразлична?

– А тебе? – дерзко вопросом на вопрос ответил Лейвез.

Юнец вновь побагровел от гнева, но на этот раз сдержал его.

– Я спросил тебя первым. Слушаю твои слова.

– Что ж, изволь. Были времена, когда я, не раздумывая, отдал бы жизнь за отечество. Но эти времена в прошлом, потому что отечество отвернулось от меня.

– Хорошо. – Император рубанул воздух ребром ладони. – Что нужно для тебя сделать, чтобы ты справился с поразившей империю напастью?

Старый тортильер обречённо вздохнул.

– Ничего, – сказал он устало. – С этим не справиться. Шансы ничтожны, их практически нет. Если это дактили, то те, кто правят ими, правят и миром. Ладно, что ж… Вели слать гонца на юг. Нас осталось восемь десятков. Все старики. Но это – два панцерных клина. Я поведу их на север. Мы попытаемся.

– Не понимаю, – растерялся император. – Ты только что отказался от моего предложения. А теперь, выходит, соглашаешься? И своих стариков поведёшь на убой? Не понимаю.

– Импер-ратор дур-рак, – отозвалась птица-пересмех. – Слава импер-ратору!

– Заткнись! – прикрикнул на птицу Лейвез. – Дурак тут один я. Хотя бы потому, что тоже не понимаю, зачем собираюсь на верную смерть. Да, ещё одна мелочь, повелитель. Ты спросил, что нужно сделать, чтобы заручиться моим согласием, не так ли?

– Так, – коротко кивнул император. – Слушаю твои слова – проси всё, что хочешь. Что тебе нужно? Золото, признание, слава? Трон? Клянусь памятью отца, я уступлю его, если отвадишь от нас беду.

На пару мгновений старый тортильер замер. Гнева и ненависти в нём больше не было.

– Пустое, – сказал он и поклонился в пояс. – Прикажи отпустить пленницу, твоё величество. Пускай уходит.

Они остановили вторжение за считаные часы. Страшные твари, которых в империи называли панцерами, а в племени презрительно черепахами, больше не казались Ликхе чудовищами. Настоящие чудовища падали на них с неба. Хватали когтями одного за другим, отрывали от земли вместе с наездниками и взмывали в небо. Затем швыряли обратно на землю.

Трое суток спустя племя вторглось на имперскую землю. Воительницы не знали жалости и не давали пощады. Пограничные заслоны все как один были смяты, защитники истреблены. Затем настала очередь поселений, а за ними и городов. Дактили с лёта обрушили крепостные стены, свалили замки, растерзали жилые дома. Города горели, имперские мужланы и бабы гибли в огне. Пытавшихся убежать догоняли и с воздуха добивали стрелами.

Затем появились солдаты. Четыре выстроившиеся копейными наконечниками панцерные стаи шли в лобовую атаку и не встретили на своём пути никого. Но они пёрли и пёрли, вперёд, напролом, через пепелища на север, пока дактили с воительницами на хребтах не поднялись в воздух с холмов и их крылья не застили небо.

С вожаком последней стаи Ликха расправилась сама. Это был отважный мужлан, он не обмер от ужаса, когда оказался в воздухе вместе со своей черепахой. Выскочив из укрытия между панцирных наростов, мужлан отчаянным прыжком замахнул дактилю на крыло. Вцепившись в перья, удержался на нём. Подтянулся и, зажав в зубах нож, пополз по оперению к наезднице. На мгновение их взгляды встретились. Страха в глазах имперца не было. Ни малейшего, вообще. А была только ненависть, и ещё горе плеснулось в них, когда дактиль под Ликхой разжал когти, отправив закованного в панцирь зверя в смертельный полёт к земле.

Она метнула копьё, когда имперец оказался в пяти шагах. Нехотя метнула, с сожалением, просто потому, что другого выхода не было, и этот мужлан, не убей его Ликха, непременно добрался бы до неё и зарезал. Пару мгновений он, пронзённый копьём насквозь, ещё держался на крыле. Он даже умудрился выплюнуть себе в ладонь нож и замахнуться. Но метнуть не сумел – сорвался и полетел вниз.

Тортилья вот уже пятые сутки шла на север. С каждым днём редели спешащие навстречу колонны, цепочки и стайки беженцев. Затем они вовсе иссякли. Местность вокруг обезлюдела, поселения стояли пустыми.

Вызвавшийся проводником молодой Гореш, брат императорского посланца, сидел рядом с Лейвезом в пазухе между панцирными сегментами. Гореш был единственным юношей среди отправляющихся на встречу со смертью стариков. Тортильеру он пришёлся по нраву. Был юнец немногословным, сосредоточенным, выносливым и неприхотливым, будто не отирался всю жизнь среди придворных льстецов, а сызмальства привык к тяготам походной жизни.

На изломе пятых суток пути в воздухе запахло гарью, вскоре к ней добавился испускаемый разлагающейся плотью смрад. Привстав, Лейвез мрачно смотрел на распростёртые на земле тела. Их с каждым часом становилось всё больше, а зловоние всё сильнее. Падальшики не справлялись с обилием пищи и обгладывали мертвецов лишь частично.

Когда солнце закатилось за западные холмы, Лейвез велел становиться на привал. К трупному смраду ветеранам было не привыкать.

– Сожжённые города в трёх часах пути, – бросил Гореш, соскочив с панциря на землю. – Скажи мне, тортильер: зачем мы туда идём?

Лейвез пожал плечами и не ответил. Он сам толком не знал, зачем.

– Там, впереди, верная смерть, – бесстрастно проговорил Гореш. – Или ты знаешь, как её избежать?

– Мы все умр-рём, – вместо тортильера отозвалась птица-пересмех. – Мер-ртвецы дер-рьмо. Слава импер-ратору!

Наутро Лейвез велел трубить общий сбор. Старики окружили его – восемь десятков мрачных, насупленных, видавших виды смертников. Тортильер оглядел их одного за другим, затем сказал:

– Братья, нас ждёт бой с северными дикарками. Но это уже не та орда, с которой мы сражались два-три десятка лет назад и у которой не было против тортильерии ни единого шанса. Я полагаю, они заключили союз с горными дактилями. Не знаю, как им удалось заставить этих тварей служить себе. Но мы или поймём это, и тогда сумеем совладать с чудовищами, или умрём.

– Мы умрём, даже если успеем понять, – подал голос однорукий Баос.

– Пусть так.

– Их меньше сотни, – мать-предводительница пренебрежительно фыркнула. – Разведчицы говорят: сплошь дряхлые старики. Не понимаю, зачем эти глупцы пригнали сюда своих черепах.

Ликха пожала плечами. Она тоже не понимала.

– Ладно, – бросила мать-предводительница равнодушно. – Убьём их. Скажи своему, – она кивнула на расправляющегося с драгоньей тушей дактиля, – чтобы звал сородичей…

Умостившись между основаниями гигантских крыльев, Ликха пристально смотрела вперёд и вниз, туда, где ползли по выжженной равнине две черепашьих стаи. В империи их называли панцерными клиньями и некогда считали непобедимыми. Ликха хмыкнула – больше наверняка уже не считают. Хоронящиеся в панцирных пазухах старики должны понимать, что отправились на верную смерть. Что ж – не её забота, имперцы пришли за смертью и, значит, её получат.